Н.Сосновский « Забриски Rider»

DESDEMONA MUST DIE!

"Если Америка и испытает когда-нибудь великие революции, то из-за чернокожих", - писал в 1830 автор "Демократии в Америке" Алексис де Токвиль.

Как подметил старикашка Маркузе, по мере превращения американского общества в одномерное скопище жизнерадостных жертв mass-media, последним прибежищем базовых ценностей американской демократии стали стоящие вне Великого Общества этнические и расовые меньшинства. Мудрый редактор сборника документов партии "Черная Пантера" подобрал эпиграф из отца-основателя Томаса Джефферсона (крестного папы "Самолета" и "Звездолета"), сказанные им в 1787 году: "Полагаю, маленький бунт время от времени -штука хорошая и столь же нужная в политике, как буря в природе… Не дай Боже, у нас когда-нибудь пройдет 20 лет без такого бунта... Да какая же страна сможет сохранить свои свободы, если ее правители не получают временами предостережений о том, что в народе сохраняется дух сопротивления. Пусть он берется за оружие". Расовые волнения в гетто (а их в 1964-69 вспыхнуло 1893, при этом 53 тысячи человек были арестованы, восемь с половиной тысяч ранены и 220 убиты) стали фоном и катализатором для радикализации Молодежной революции. Даже Президент Никсон, как говорят, обмолвился: "Черт возьми, если бы я был черным, сегодня я тоже был бы революционером!".

Нам из-за Железного Занавеса было как-то не видать, что Движение шестидесятых развивалось в постоянном диалоге с культурой афроамериканцев. В нем оно находило образец альтернативной культуры. В свою очередь, то, что происходило в 60-е - 70е в среде афроамериканцев, было результатом и отражением брожения в молодом поколении белой Америки. Это как бы два отражающих друг друга зеркала. Без этого взаимовлияния их не только невозможно понять, они были бы просто невозможны. Итак, какое же место в американской картине мира занимает Черный Человек?

Культура боится абстракций. Она начинается с наделения безразличных ко мне объектов значимыми для меня свойствами: весне и восходу приписывается надежда, осени и закату печаль, Братцу Лису хитрость, а чукче наивность. Отвлеченные понятия не могут висеть в пустоте: им нужен носитель, персонификатор - так происходит разметка культурного пространства. При этом, чтобы осознать себя, культура создает Образ Себя и несколько Образов Другого - и наделяет их этими самыми абстрактными качествами. Лучше всего для этого подходят соседи: этот вот народ - маленький, но гордый, этот - хитрый и вероломный, этот - глупый и дикий, этот -педантичный и прижимистый, а эти только и знают, что петь, плясать и трахаться. Так национальная культура осознает саму себя и оттеняет собственную особость (естественно, как сама ее понимает). Обычно эти условные образы национальной мифологии ничего общего не имеют с их конкретными носителями, да это и неважно. Художественное произведение всегда стремится к тому, чтобы стать удобным объектом для структуралиста. На этом оно, правда, и заканчивается как произведение искусства, зато становится идеальной схемой для культуролога. Все в нем симметрично, на диво продумано и отлажено: стрелочка туда, стрелочка сюда, а здесь рисуем квадратик. Вся русская словесность от фольклора до авангарда строится на нескольких квазинациональных образах. Есть "Я", человек русский и, значит, "нормальный". Культурные нормы и запреты меня гнетут, но в меру - как раз настолько, чтобы удержаться на золотой середине между полным одичанием и превращением в задавленного культурой робота. Есть человек, безнадежно угнетенный культурой. В русской картине мира это немец (если отталкиваться от Марк Твена как образцового носителя американского духа, то припомним затюканного дисциплинированного немецкого мальчика, свихнувшегося от зубрежки). Немец трезв, честен, трудолюбив, но все равно какой-то не такой, неприятный: духовности-то, духовности-то настоящей и нету! То ли дело мы. Зато в периоды кризиса (кризисами и жива культура) и сдвига ценностных систем обнаруживается, что и у нас тоже с духовностью облом. Тогда-то и появляется нужда в духовном Другом: индусе, японце, тибетце, африканце и так далее. Поскольку разница между роком и попсой - не в саунде, усложненности, мелодичности, коммерческом успехе (дуэт Бони Т. и Лены Зосимовой по сравнению с Моррисоном и Джоплин поет забесплатно) и тем более не в неумении играть ("раз сольфеджио проходил - значит, попсовик") или занудном выпендреже, а в наличии или отсутствии ценностного сдвига, то рок (и шире - нонконформизм) обречен паразитировать на экзотических образах. Как джаз - вовсе не африканская музыка, как обычно наивно считают (в самой Африке джаз упорно не прививается), а европейская музыка, услышанная ушами выходца из Африки, Запад, отразившийся в африканском зеркале, так и рок - это экстатическая греза западной культуры на тему: "Если бы я был свободен, как африканец".

На другом, противоположном воображаемому приземленному "немцу" полюсе этой условной модели мира - фантастический образ раскованного, не знающего запретов, порывистого и экспансивного человека, живущего страстями. В русской культуре это цыган (а до появления на Руси цыган - берендеи), в американской - чернокожий. В убогих фрейдистских терминах условный зажатый "немец" - это проекция "Сверх-Я", а воображаемый эмоциональный "африканец" - это темное будоражащее "Оно". Русский человек ведет себя подобно американскому: когда трезв, может грешить плебейским расизмом, но хватив лишку, по зову генов норовит "рвануть к цыганам" или "сбацать цыганочку с выходом".

В Англии конца 50-х появляется черная диаспора с Карибов - и юный Леннон, как он позже признался в интервью, завидовал им: "Я хотел бы вести себя, как чернокожие: бить, ломать, крушить, насильничать". Понятно, что черные иммигранты в Ливерпуле вряд ли так уж распоясались, но в сознании стихийного панка Джона (родившись на пятнадцать лет раньше срока, бедняга Леннон на потребу моему поколению вынужден был играть совсем другую роль, от которой его, боюсь, втайне подташнивало) черный человек должен был быть именно таким и делать все то, что запрещали Джону тетушка, полиция и педагоги. А как иначе: должен же здесь быть хоть кто-то живой!

Вот красноречивая цитата из книги одного из лидеров SNCC Джулиуса Лестера "Берегись, белая морда! Black Power тебе покажет!": "Белые бы так до сих пор менуэты и танцевали, если бы не оказалось рядом черных, которые придумали все танцы от чарльстона до бугалу. Им приходится рядиться черными на карнавалах, чтобы сбросить бремя суровой морали их общества. Они отравлены пуританской нравственностью, заставляющей их стыдиться самих себя, стесняться своего тела. Черные стали для них отдушиной, ведущей в манящий мир греха ("Счастливые ниггеры! Могут грешить напропалую день и ночь", - вот главный повод, чтобы белый потц возненавидел черных")".[1] Он же, кстати, видит в хиппи самоотрицание мира белых.

Сами афроамериканцы с удовольствием приняли правила игры и создали американский вариант негритюда, концепцию SOUL - особо эмоциональной, чувственной души черного человека. В моду вошло все, что soul: музыка soul, кухня soul, одежда в стиле soul, прически и т.п., а друг друга стали называть soul brother. Что там задиристый забияка Леннон - даже Клеопатра мировой попсы Мадонна сказала в интервью журналу "Rolling Stone" (23.III.1989): "Если быть черным - то же, что иметь soul, тогда да - и я тоже чувствую себя черной".

На самом деле, квазинациональная картина мира намного сложнее. Персонажей в ней десятки. Тут есть и носители всех прочих качеств, причем распределяются они обычно так: чем ближе к нам живут, тем больше неприглядных черт. Поэтому плебейский национализм, к сожалению, неистребим: он заложен в природе и структуре культуры. Но прочие образы нас пока не интересуют. Что до образа Свободы, Естественности (причем вовсе не обязательно положительного, конфуцианец и даос понимают отношения Природы и Культуры по-разному, то и он намного сложнее. В русской культуре он распадается на свободу богемно-забубенную, гедонистическую и свободу романтически-опасную, тревожную и рисковую. Веселый гуляка и мрачный благородный головорез - два выхода из повседневности. Отсюда такое место, наряду со Штольцами, Германами, Борисами Бергами и гоголевскими Гофманом с Шиллером в русской культуре играют Кавказ и цыгане. Первые - скупые на слова романтические абреки, вторые - "поют и пляшут". Есть еще свобода невинного дитяти (Аркадия, Таити), свобода идиота (......), свобода мудрых, отрешившихся от желаний ("Индия духа") - оттенкам свободы, как и нюансам несвободы, нет числа. В других культурах структура образов та же, но носители их могут меняться - иногда с точностью до наоборот. Да и сами образы склонны переворачиваться, менять смысл. Цыгане свою роль играют на совесть - не зря и слово богема происходит от названия цыган в европейский языках. Абреков же приходится придумывать каждый раз своих.

В американской культуре цыган и кавказцев потеснили Чернокожий и Индеец. Роль индейцев для американцев поразительно совпадает с ролью Кавказа в нашей культуре: та же смесь любви, ненависти и зависти, опасливого уважения, ужаса и восхищения. Точно так же веками два великих народа истребляли непокорных баламутов - и сочувствовали им. Через них целые поколения, выросшие в индейских и кавказских войнах, пытались понять себя: "Мцыри" и "Песнь о Гайявате", "Кавказский пленник" и Майн Рид - вплоть до "Маленького большого человека" с Дастином Хоффманом и кестнеровских "Танцев с волками".

Возвращаясь к Марк Твену, мы видим идеальную схему распределения степеней и разновидностей Свободы. За точку отсчета ("среднеамериканское Я") берется в меру затюканный воспитанием, но сопротивляющийся ему Том, свобода которого, как ни печально, будет убывать по ходу взросления. Через сто лет он бы еще взбрыкнул: бросил бы колледж, подался бы с цветами в волосах в Сан-Франциско - но все равно бы кончил как йаппи. Вниз по социальной вертикали свобода возрастает от благополучного Тома к уличному Геку , а по горизонтали - два полюса и две ипостаси свободы: индеец Джо и беглый раб Джим (мифическому образу рабство не помеха: "Счастливые солдатики, никаких забот", - завистливо вздыхала одуревшая от гарнизонной скуки чья-то офицерская жена, когда я, весь в мыле проносился мимо на ежеутреннем марш-броске). Джиму не надо было ходить в школу – и в глазах Тома с Геком он был волен, как перелетная птица.

По мере того, как индейцы уходили в историю, образ Черного Человека начинает раздваиваться: из беспечно бренчащего на банджо под магнолией ленивца по ходу переселения афроамериканцев с Юга в гетто северных городов он превращается в образ неуправляемого сорви-головы, грозного обидчика. Интересно, что постепенно и самими черными американцами культивировавшийся либеральной Америкой образ беззлобного добродушного увальня начинает восприниматься как расистский и оскорбительный, а расистский образ бандита и насильника вызывает желание отождествить себя с ним - ярче всего это выразилось в "gangsta-rap". "Эй, не стойте слишком близко - я Пантера, а не киска!" Закончилось все печально: увлекшись игрой в созданный романтическим сознанием белой Молодежной революции героический образ Черной пантеры (от реального далекий, как "Неуловимые мстители" от бабелевской "Конармии"), пропахшая насилием, дурью и поножовщиной черная подростковая культура вновь, как и на рубеже 50-х и 60-х, превратила афроамериканцев едва ли не в основную национальную проблему Америки. И это после десятилетий борьбы против расистских барьеров и тысяч жертв! Мораль: Хейзинга прав, и культура есть игра. В нее нельзя играть всерьез.

Интересно, что у нас роль "Мира наоборот", мира свободы играл Запад - тот самый Запад, молодежный бунт которого строился отчасти на образе Черного Человека, отчасти - на фантастическом представлении о нас самих. "Пусть эти хипы убираются в Россию!" - орали американские обыватели. Правда (так мы уж неприглядны, что ли?) насчет нас обольщались не очень, зато Куба и Китай времен "Культурной революции" просто зачаровывали. И вот сейчас, когда "Запад" пришел к нам домой, да еще в довольно похабном обличьи, совершенно неожиданно Образом Мечты вдруг стала Советская Россия (как суррогат Красного Китая) для бойких и Черная культура для визионеров и мечтателей. Африка - кто бы мог подумать? - стала модой авангарда и андеграунда. "Невероятно - растафарианство в России", - как поет Гера Захарьин из "Джа Дивижн". А что тут, собственно, невероятного? Структурализм скудоумен, но зато ошибается редко: этого и следовало ожидать, должно же где-нибудь быть Воображаемое Пространство Внутренней Свободы.

Чтобы стало ясно, какую роль в западной контркультуре играл образ Черного Человека, представим себе отечественную контркультуру без постоянно подразумеваемого как ориентир или, наоборот, как объект отрицания образа Запада. Ничего у нас не получится. А на кого было оглядываться самому Западу? Как сказала бы Алиса, куда же девается Запад, когда ты и. так на Западе, и западнее тебя - только Восток? Очень просто: он превращается в Тибет или Африку, а черная диаспора становится Пятой колонной контркультуры в логове Истеблишмента.

Если говорить о радикалах, там картина мира и место в ней афроамериканцев примерно такова. Вот Мировой Город, как Потемкинская деревня из картона - одномерный. Веселая Толпа Одиноких жизнерадостно валит от конвейера в супермакет и дальше - телевизор смотреть, мозги промывать. Вокруг мировая Деревня. Там весело: славные ребята в хипповых (сейчас бы сказали: "стильных") пижамках от дядюшки Хо бьются насмерть за свободу. На отшибе дымит вонючими трубами Рабочий Поселок. Там оппортунисты в очереди толпятся: колбасой по два двадцать отовариться. В Мировом Городе не все так уныло. Откуда-то снизу, из подполья музыка играет - не то Хендрикс, не то Фил Оке, не разобрать, потому что глубоко: Андеграунд. Там пипл задвинулся, настроился-взвелся-выпал, обчитался до тараканов Дебре с Мао и думает, как дальше быть. А наверху стреляют - это наши. Ребята из гетто пошаливают, им все равно терять нечего, им у ковейера места не хватило. И получается так, что это и есть авангард мировой революции, и без них наверх вылезать боязно. Все - от рассудительных "социальных критиков" до невменяемого Чарльза Мэнсона - на них особо надеялись. Больше-то ведь все равно не на кого.

Основатель Партии Черная пантера Хью Ньютон сказал об этом так: "В поисках новых героев и идеалов молодые белые революционеры обнаружили их в черной колонии у себя дома и в порабощенных колониализмом странах по всему миру".[2]

С теми, кто Мао с Дебре не читал, зато на память знал Теренса Маккену и Кастанеду с Тимоти Лири, немного иначе. Там есть цивильный мир белых буржуинов и - Зазеркалье. А кто там живет, в мире, где все наоборот (а значит, лучше)? Живет там все тот же Черный Человек.

Черная культура дает белым нонконформистам два привлекательных образа: босяцкий шик (для детей цветов это был Оттис Реддинг; при этом Сдай Стоун и Хендрикс как черные исполнители не воспринимались - это был уже другой стиль, по эту сторону зеркального стекла) и немногословный суровый городской партизан с мягкими кошачьими движениями. Памятливые создатели фильма "Форест Гамп" не зря приводят героя с политтусовки в отделение Партии Черная пантера, где в полумраке картинно застыли высокомерные грациозные тени с винтовками. Кстати, в фильме "Забриски Пойнт" на собрании бунтующих студентов черный активист говорит примерно так: Смесь того-то и того-то называется динамитом, а смесь дерьма с трескучей ботовней - белым радикалом. Блудные дети Великого общества внутренне это про себя прекрасно понимали: получишь синяк на игрушечных баррикадах или устанешь странствовать по андеграунду - всегда есть куда вернуться. Там, в особнячке среди цветочных клумб сердобольные родители утешат неразумное дитя, зарежут упитанного тельца, с ректором договорятся и в полис залог внесут, если что. Большинство тем и закончило. Но чтобы взвинчивать себя, чтобы не слабела взбалмошная эйфория, поколению шестидесятых нужен был образ Совсем Пропащего, играющего со смертью. А благодаря услужливому ТВ Пантеры стали поп-феноменом, затмив кинозвезд и группу "Monkees".

Из всего, что служило фоном и материалом для Движения шестидесятых, без чего эту эпоху духовного сдвига Западной цивилизации невозможно понять, выберем несколько эпизодов: движение за гражданские права, "Черных пантер", "Нацию ислама", афроамериканский культурный национализм как аналог Революции в сознании и, конечно, черную музыку Америки. Начнем в этом номере с "Черных пантер".

Но вначале - пару слов о том, что было до них. Из поля зрения летописцев и хронографов "Flower Power" как-то выпало, что всякие там восточные заморочки - все это пришло потом, причем из вторых рук - от циничных битников. Среди "источников и составных частей хиппизма" на одном из самых главных мест - учение и деятельность Мартина Лютера Кинга, последнего из великих проповедников ненасилия. Последний - потому что после Ганди и Кинга был Сахаров, но проповедник велик не сам по себе, а своей паствой. До 1966 года будущие миролюбцы (будущие городские партизаны, кстати, тоже) участвовали в движении за гражданские права. Все без исключения персонажи Карнавала шестидесятых в ранней юности успели приобщиться к проповедуемым Кингом идеям преобразования мира Зла Добром и Ненасилием, Отсюда и высокий нравственный заряд хиппизма, и неожиданные организаторские способности вожаков "цветочного народца": сказался опыт маршей ненасилия, устройства походных лагерей, фестивалей и митингов. Flower Power хронологически точь-в-точь совпадает с Black Power: 1966-1975. Но до разделения Движения на два потока молодые нонконформисты основной проблемой и позором Америки считали расовую дискриминацию (формально она была запрещена актами 1954 и 1965 годов, но, подобно Лужкову, власти южных штатов отстаивали право оставаться "на особом положении"). До 1965 года она играет ту же роль катализатора, которую потом заняла Вьетнамская война.[3] Те же юные бунтари, что основали SDS (Студенты за демократическое общество), создали и SNCC (Студенческий координационный комитет ненасильственных действий). Тысячи белых студентов вместе с черными однокурсниками участвовали в Sit-in-ax: заходили в кафе, где "только для белых" и настырно сидели целый день, требуя, чтобы их друзей обслужили. Белая урла (закон расизма: богатые и образованные терпимы, зато патологически воинственны те, кто, кроме белой кожи, никакими привилегиями не обладает) толпилась рядом, гоготала, лила на головы пиво, кофе, плевала. Белые северяне устраивали автопробеги против расизма по южным штатам. Разгневанные толпы гнались за удирающими на простреленных шинах автобусами, выволакивала и избивала "патлатых битлюганов" (битников, конечно, а не битломанов -американский жлоб года до 68-го и "новых левых", и "детей цветов" огульно считал вконец обнаглевшими битниками) до бесчувствия. Эпопея первой половины 60-х заслуживает отдельного рассказа, но, надеюсь, ясно: к 1966 у "The Greening of America" уже был кое-какой опыт.

По мере радикализации Движения, Кинг терял популярность. Образом свирепой обреченности становились "Черные мусульмане". Но заместитель Аллаха на земле Илайдж Мухаммед был слишком чопорен и приглажен. Этот маленький степенный человечек из породы тех, кто говорит величаво, какает медленно, ведет себя сдержанно, никак не подходил на роль отчаянного бунтаря. Зато двухметровый атлет и пламенный оратор Малькольм X, правая рука Илайджа, был идеальным героем. После того, как "силы правопорядка" несколько раз вломили "расшалившимся студентам" а особенно после знаменитой осады Пентагона 21 октября 1967 года (Пентагон тщетно пытались поднять в воздух, заклиная священным словом "ОМ" ), когда в ответ на цветы против демонстрантов бросили десантников, портрет Малькольма Х появился в кэмпусах рядом с Че, Хо и Мао. Вчерашние непротивленцы цитировали Малькольма: "Революции основываются на кровопролитии". И черным, и белым участникам мирных маршей после всех синяков и ссадин пришлась по душе одна из речей уже покойного Малькольма X: "Если вы участвуете в мирной демонстрации, и на вас натравят полицейскую собаку - убейте эту собаку, убейте ее, я говорю вам, убейте эту собаку. Я говорю это, даже если они завтра бросят меня в тюрьму: УБЕЙТЕ! – ЭТУ!! - СОБАКУ!!!"[4] Всем было ясно, что речь не о полицейских овчарках.

Знаменитый захват Колумбийского университета студентами во главе с будущим "Метеорологом" Марком Раддом, превративший кэмпусы всей страны в баррикады,[5] имел прямое отношение к движению за гражданские права. После убийства Кинга был объявлен национальный траур. Во время панихиды Радд предъявил ректору ультиматум: поминальная кутерьма в Колумбийском университете, цитадели расизма, - это лицемерие. Университет должен отказаться от строительства дорогого закрытого спортзала, для которого предполагалось снести квартал в гетто, а жителей выселить. Ну, а дальше - понеслось: "Пусть будет много Колумбии!".

1966 год стал годом рождения лозунга Black Power. Привитый историческим образованием груз педантизма заставляет оговориться, что вообще-то впервые нечто подобное выкрикнул в мае 1965 черный конгрессмен А.К. Пауэлл (научный мир туг на суждения, но подобные тонкости любит), но массовым стал в устах Стокли Кармайкла, лидера SNCC. Летом 1966 года черный выпускник университета Джеймс Мередит решил пройти по территории родного штата Миссиссиппи с призывом не бояться расистов. Прошел он всего несколько километров -подстрелили из дробовика. Тогда Кармайкл решил пройти остаток пути во главе массового Марша Против Страха. На первом же ночлеге Стокли забрали в участок. Отпущенный к утру Кармайкл в запальчивости тут же взобрался на возвышение, вскинул к небу кулак (воздетый вверх черный кулак стал эмблемой Black Power) и объявил: "Меня винтили 72 раза (Стокли, конечно, приврал: на самом деле, всего лишь 26. - Н.С.). Больше я за решетку не хочу. Мирные демонстрации бессмысленны: Black Power!" Из SNCC исключили всех белых, в том числе и основателей. Для многих из них SNCC был делом жизни...

В сентябре 1966 года двое друзей из Окленда, Бобби Сил и Хью Ньютон, создают Партию самообороны Черная пантера. Позже слово "самооборона" решили убрать. Членов было всего два: Хью и Боб. После недолгих размышлений решили так: Хью будет министром обороны, а Бобби - председателем. Вскоре нашелся третий - пятнадцатилетний Бобби Хаттон. Его сделали министром финансов и казначеем.

Красивая метафора: колыбель хиппизма Сан-Франциско и место рождения Пантер Окленд лежат по разные стороны одной и той же бухты: "Эй ты, на том берегу!" Подобно тому, как большинство "Метеорологов" -дети степенного консервативного среднего класса, "Пантеры" - дети отцов, надорвавшихся в борьбе за самоутверждение через прилежный труд и благонравие. Кливер - сын пианиста и учительницы, Хью - баптистского проповедника. История детства стереотипна: папа очень хотел стать уважаемым членом Великого Общества, но не рассчитал сил. Всем им в детстве повторяли: хорошо учись, будь вежливым, аккуратным и трудолюбивым - и тогда все будут тебя уважать и перестанут обзывать черножопым. Если бы так...

Хью Ньютон обожал Дилана, Шекспира, поэзию и древних китайских философов, особенно Лао Цзы, был приличным клавишником и ударником (всерьез учился играть на фортепиано и даже хотел стать профессиональным музыкантом). Понятно, что ему прямая дорога была в Хайт Эшбери. Но у Хью был другой жизненный опыт: он был черным, хотя и не слишком. Когда родители перевели его из гетто в школу в Беркли, в первый же день одноклассники его избили. На следующий день Хью пришел в школу с молотком и дал обидчику в лоб. Так он в первый раз попал в полицию, и ему пришлось вернуться в старую школу.

Сил успел пожить на свете: служил в армии, играл в джазе, писал стихи. Ему было уже 30 лет, но перед 24-летним Хью он преклонялся как перед Великим учителем. Ньютон и на самом деле был фигурой харизматической. Черное гетто Окленда им гордилось: Хью был в нем первым парнем. Высокий красавец отличался от соседей диковинным сочетанием порывистой крутости с мечтательной мягкостью и эрудицией (при знакомстве Бобби Сила поразило, как Хью "срезал" недалекого преподавателя курса "История афроамериканцев"). В гетто свирепствовали две беззаконные силы: блатные братки и полиция. Хью, отличный боксер, ставил братков на место. О его кулачных боях с крутыми хозяевами гетто ходили легенды. Полиция тоже давала "блатным" острастку, но при этом не особо вникала в суть дела и допускала, мягко говоря, "превышение полномочий". Для нее любой житель черного гетто был до поры до времени не пойманным правонарушителем, а патрулирование - рейдом на территорию противника. Надо сказать, не без оснований. Как пишет тот же автор пламенного труда "Берегись, белая морда", "сегодня сопротивление принимает формы, которые белые воспринимают не иначе, как "социальные пороки гетто", т.е. преступность, бросающие школу подростки, безработица и т.д. На самом же деле, многие черные сознательно восстали против Системы и свалили на дно. В конце концов, к чему надрываться , вкалывая на работе, которую ты ненавидишь, если можно без особых усилий заработать большие бабки? Так возник новый класс, уличная шпана, занимающаяся шулерством, аферами, торговлей дурью, сутенерством, - и все это лишь бы не пахать год за годом на "белого дядю" 5 дней в неделю. Эта жизнь полна опасностей, сурова, в ней мало хорошего, зато она дает взамен хотя бы малую толику самоуважения и почтение со стороны соседей. Был бы другой способ поддержать свое человеческое достоинство, блатная шпана, возможно, избрала бы его. Интересно отметить, что многие из "блатных" нашли применение своей энергии и талантам в движении Black Power как активисты и организаторы черной общины".[6] Иными словами, вот вам социальная база Пантер: ребятишки, для которых игра по правилам Общества означала утрату собственного достоинства, а нарушение закона - путь самоутверждения. Сегодня, когда в нашей стране в жизнь вступает новое поколение "кухаркиных детей", лишенных будущего начисто - им даже качками стать не по средствам, - понятен их живой отклик на яростное послание не приправленного попсовым сиропом gangsta-rap.

Хью, по словам его брата, тяготился и стеснялся положения студента-отличника юридического колледжа, считая, что его место на улице, и не время изучать право общества, которое он презирает.[7] Прочитав множество книг и протусовавшись в нескольких организациях черных националистов, Хью пришел к следующей нехитрой политической теории. Маркс и Ленин были правы почти во всем, не считая того, что в нынешней Америке главная сила революции - люмпены (иными словами, блатные братки из гетто). Но на речи и брошюры парни из гетто не реагируют. Книгочеи могут их возглавить единственным способом - перейдя к прямому действию. Только так они заставят себя слушать и уважать. Надо готовить массы к революционной войне, а начинать с малого: показать, что силе полиции, которую Хью называл "оккупационной армией в гетто", можно сопротивляться силой же. Прилежный студент, Хью законы знал: гражданин штата Калифорния имел право ходить с оружием, если только его не прятал. Хью с Бобом решили патрулировать гетто, следуя за полицейским нарядом, и не давать копам бесчинствовать. Но тут Хью попал в тюрьму, ударив кухонным ножом на вечеринке "братка", повздорившего с ним по поводу перспектив черной революции ("браток" начал первым). Выйдя на волю он встретил восторженного Бобби: "Хью, а ты читал Фанона? Я перечел шесть раз!"

Само собой, первым делом написали Программу и Платформу из 10-ти пунктов. Каждый пункт состоял из двух частей - "Во что мы верим" и "Чего мы требуем". Кроме прочего, требовали освободить из тюрем всех черных заключенных (Джерри Рубин пошел дальше: освободить всех вообще, а колов посадить на их место), убрать из гетто "оккупационную армию" полицейских, отменить для чернокожих воинскую службу, решить жилищную проблему и т.д. Позже из Красной книжечки председателя Мао взяли правила поведения членов партии.

Эмблемой выбрали пантеру, готовящуюся к прыжку: по словам Хью, она никогда не нападает первой, но уж если загнать ее в угол, то пощады не знает.

Придумали форму: черные береты, черные кожанки, голубые "водолазки" или майки с изображением пантеры, черные брюки и высокие шнурованные ботинки.

Первый выход на "патрулирование" в ноябре 1966 стал кочующим по книгам героическим мифом. Якобы дело было так: перед притормозившей полицейской машиной эффектно вырос Хью с ружьем и произнес такую примерно тираду: "У тебя есть оружие, но и у меня тоже. И если ты, свинья, будешь стрелять, то и я буду защищаться!" Учтем: дело происходило в гетто, где вся жизнь на виду. Собралась толпа ротозеев, весь квартал высыпал на улицу поглазеть на трех отважных парней. Обескураженные полицейские стали покрикивать: "Чего вылупились? Ну-ка, разойдись!". Но Хью разъяснил любопытствующим, что по закону никто им не может воспретить наблюдать за происходящим на расстоянии. Заодно он объяснил и цели новой партии. Жители квартала были потрясены, и в течение часа в Пантеры записалась дюжина новых членов. Слух о небывалых смельчаках разнесся по всей Калифорнии, и черные подростки повалили в партию десятками. 1 января 1967 была торжественно открыта штаб-квартира Партии Черная пантера.

Среди новых членов самым заметным был Элдридж Кливер. Человек бывалый, он провел за решеткой полтора десятка лет. Первый раз сел еще подростком за хулиганство, потом - за торговлю наркотиками. В тюрьме Кливер стал много читать и пришел к такому выводу: преступление против несправедливого общества - дело правое. Белый человек стал Всемогущим Администратором и утратил мужские черты. Черный же стал Тупым Работягой и разучился думать. Первый - дух без тела, второй - тело без духа. Надо восстановить баланс (позже Кливер с одобрением отнесся к посылке интеллигенции на сельхозработы во время "культурной революции" - для их же пользы). Ход мысли Кливера напоминает Фанона, полагавшего, что корни ксенофобии в том, что белый обыватель свою деловую и интеллектуальную неполноценность проецирует на еврея, а сексуальную - на чернокожего. Позже эти сентенции стали "философской платформой" Пантер. Выйдя на волю, Кливер начал мстить расистскому обществу затейливым способом: насилуя белых женщин (правда, чтобы набраться практики, начал с черных девчонок в гетто). Получив второй срок - 14 лет, - Кливер пережил душевный кризис. Что-то в его борьбе было не так. "Наше общество больно, - писал в тюрьме Кливер, - и я болен опаснее других" ("Мы пойдем другим путем", - сказал бы более уравновешенный революционер). Кливер вступает в "Нацию Ислама", и его кумиром становится Малькольм X. В тюрьме же Кливер написал книгу "Отмороженный" ('Soul on Ice'), ставшую бестселлером. Влюбившаяся в необычного заключенного белая дама-адвокат добилась его условно-досрочного освобождения. Кливер ответил черствой неблагодарностью: приглашенный выступить перед членами SNCC в качестве восходящей знаменитости, он очаровал активистку Кэтлин Нил. Кэтлин была необыкновенно хороша собой. По воспитанию она была полной противоположностью уголовному самородку. Папа ее был профессором и дипломатом, работавшим в африканских странах. Кливер потряс воображение Кэтлин, тут же посвятившей ему стихи. Вскоре оба вступили в Партию Черная пантера, а в конце 1967 года поженились.Склонный к теоретизированию Кливер стал министром информации партии, а Кэтлин - секретарем Пантер по связям с общественностью.

Кливер придумал для партии новый язык. Главными словами, которые должны были выразить идеологию Пантер стали "Вавилон", "свиньи" и "мудаки". Были, конечно, и другие важные слова. К своим агиткам Пантеры стали прилагать толковые словари, разъясняющие, что свинья - это полицейский и вообще любой угнетатель, Вавилон - это Америка, а мудилы (motherfuckers - словцо позаимствовано из жаргона гетто) - это вообще слово, которым можно описать все на свете. Когда Сил пишет о друге Хью: "the worst motherfucker that has ever come to this world", - это восторг и восхищение. Когда Башлачев Черной власти поэт Амири Барака обращается к буржуинам: "Лицом к стенке, motherfuckers, это вооруженный налет", - то белые студенты Колумбийского университета сразу понимают, что это самое подходящее обращение к ректору. Как восхищался Кливер, "это очень нужное и богатое смыслом слово. Я слыхал, как братья (т.е. братья по расе) в одном предложении его употребляли 4-5 раз - и всегда оно имело другое значение". Хью был против мата, но Кливер читал в тюрьме труды по философии, и смог убедить его, что кто контролирует сферу смыслов, тот контролирует реальность, и мудрый начинает с определения понятий. Если слово "Вавилон" вошло в английский намного позже, через растафари, то кличка "свиньи" стала грозным оружием молодежной революции. Сейчас уже кажется, что без него американский английский немыслим - так Элдридж, подобно придумавшему другое бранное слово русскому писателю Боборыкину, вошел в историю.

Деньги на оружие для новой партии Хью и Бобби Сил добыли так: скупили в китайском книжном магазине по 30 центов цитатники Мао и продали в кемпусе Калифорнийского университета по доллару - хайрастые брали нарасхват.

В апреле начали выпускать газету "Черная пантера" Редактирование газеты всегда шло под музыку Дилана. Хью любил толковать смысл текстов "брата Боба" - его прозрениям о Дилане посвящена целая глава в книге Бобби Сила. Для представительских целей нужен был красивый символ. Решили сделать фото Хью: в плетеном кресле, под ногами шкура зебры, в одной руке африканское копье, в другой - ружье. Фото быстро стало культовым,

Игра с полицией превратилась в войну нервов. Увязавшиеся за ними Пантеры обязательно имели в машине сборник законов штата Калифорния и на все придирки открывали нужную страницу и тыкали пальцем: все по закону! Закон запрещал ездить в автомашине с заряженным оружием. Под незаряженным понималось оружием с патронами в магазине, но не досланными в патронник. Притормозив у полицейской патрульной машины, Пантеры выходили из автомобиля и тут же демонстративно и картинно передергивали затвор: все по закону! Обозленные полицейские пытаются задержать Пантер за нарушение правил дорожного движения - и тоже напрасно.

2 мая 1967 года Пантеры устроили gun-in в законодательном собрании штата Калифорния, где обсуждалась поправка о запрещении ходить с заряженным оружием в черте города. Поправка к закону явно была направлена против Пантер. Вооруженные до зубов Пантеры завалили в калифорнийский Капитолий - но тут собралась такая толпа репортеров, что на балкон для посетителей протиснуться было уже невозможно. Пантер арестовали за нарушение общественного порядка, зато они тут же стали общенациональными знаменитостями. Теперь не только в Калифорнии, но и по всей стране только и разговоров было, что о "черных с винтовками".

Напряженное молчаливое противостояние с полицией закручивалось все туже. Ежедневные игры - и ни одного инцидента. Тревожное оцепенение неминуемо должно было где-то прорваться - и тогда начнется обвал. В ночь на 28 октября 1967 года у кого-то не выдержали нервы. Полицейский Джон Фрей остановил машину с двумя Пантерами. Одним из них был Хью. Дело закончилось тем, что Хью и подъехавший второй полицейский были тяжело ранены, а Фрей убит. Ни журналисты, ни суд не смогли разобраться в том, как было дело на самом деле: стороны давали противоположные показания. Но виновность или невиновность Хью никого и не волновала. Хью прав в любом случае, потому что он боролся за правое дело, так посчитали все. И черная, и белая молодежь начала кампанию "Свободу Хью". К тому же, выяснилось, что Фрею кто-то из коллег бросил в тот день перед дежурством: "Ну ты, блин, как гестаповец!" - "А я и есть гестаповец!"- ответил бедняга Фрей. В конце концов, Хью осудили за непредумышленное убийство, но позже и это решение суда из-за несоблюдения нужных формальностей признали недействительным. Страсти вокруг процесса Хью Ньютона - один из главных эпизодов тех суматошных лет. Белая молодежь создает комитет "Honkies for Hue"[8] (на черном жаргоне южных штатов honky -презрительная кличка белого).

4 апреля 1968 года был убит Кинг. Последние пару лет он потихоньку превращался в пережившее свой век посмещище для юных радикалов, навесивших ему прозвище "Дядя Том XX века". Его всепрощенчество стало казаться неуместным и смешным - как героизм наших шестидесятников, мужественно ловивших по ночам ВВС и отважно читавших под одеялом Солженицына. Но смерть Кинга потрясла Америку. По гетто прокатились мятежи. Пантеры пытались их предотвратить: стихийный погром - это не дело.

6 апреля 1968, через два дня после убийства Кинга, вскрылись вопиющие недочеты в боевой и политической подготовке Пантер. Можно даже сказать, Пантеры облажались. Начальник генштаба Пантер Дэвид Хиллиард должен был сгореть со стыда - наш бы Грачев после такого позорного облома тут же подал бы в отставку.

Как и все перестрелки Пантер с полицией, этот полуторачасовой эпизод имеет дюжину версий, и кто из участников врет - разобрать за давностью лет невозможно. События разворачивались приблизительно так: три автомобиля с Пантерами направлялись к дому Хиллиарда, собираясь наутро отправиться на агитационный пикник "Барбекю для черной общины". На следствии, правда, несколько Пантер дали показания, что Кливер сказал: "Поедем-ка замочим пару свиней, рассчитаемся за Кинга", - но трудно сказать, сколь "добровольны" эти признания, Я склонен верить Кливеру, тем более, что отреагировать на убийство Кинга зажаренным поросенком, как мы увидим ниже, надо было немедленно - это ясно любому, кто знает толк в африканской магии. Но, видно, не судьба. Кливер остановил машину и вышел помочиться - дело житейское. Тут подъехала полицейская машина с двумя копами - и кто первым открыл стрельбу, никто никогда не узнает. Один из полицейских был тут же тяжело ранен и потерял сознание, зато второй успел вызвать подмогу и в одиночку обратил в бегство девятерых боевиков, ранив двоих, в том числе и Кливера. Пантеры бросились врассыпную. Когда подтянулась полиция - еще 15 машин, - Кливер с 17-летним "казначеем" Пантер Бобби Хаттоном засели в подвале соседнего дома. Кливер якобы не стрелял (ему как досрочно освобожденному из тюрьмы иметь оружие было запрещено), зато Бобби был увешан оружием. Почти час полиция обстреливала подвал и забрасывала его канистрами со слезоточивым газом. Бобби отстреливался. В конце концов, раненый в ногу Кливер и Хаттон вышли сдаваться. Бобби внезапно бросился бежать - и был прошит десятком автоматных очередей.

В ноябре 1968 отпущенный под залог и успевший побывать кандидатом в президенты Кливер бежал на Кубу, откуда в 1969 перебрался в Алжир. Вернулся в Америку Кливер только в 1975, причем "другим человеком" и в позе блудного сына.

Кто знает, попади Пантеры на пикник - история повернулась бы иначе. Но об этом пока не догадываемся ни вы, ни я. Почему в такой критический момент Пантеры нашли время для пикничка с барбекю - мы поймем позже. Тем временем, член ЦК Пантер Дэвид Хиллиард развеял иллюзии насчет Make Love, Not War. Хотите мира? - кричал он на митинге. - Да! -заученно отвечала толпа. - "А вот ни фига! Мира не добьешься ни гитарами, ни демонстрациями. Мы здесь не ради чертова мира, мы-то знаем, что мира мы не получим, пока эта страна основана на войне и насилии!" В ответ толпа скандировала: Нет, нет, нет, миру - нет!

Примечательно, что спустя десять лет на фестивале рэггей One Love, задуманного растаманами, чтобы примирить передравшихся политиков (на культовом снимке Боб Марли на сцене заставляет лидеров двух враждующих партий пожать руки), Питер Тош испортил все благостное мероприятие, начав орать со сцены: Нам на фиг не нужен ваш мир, нам нужна справедливость! - и спел одноименную песню.

Другой лидер "Пантер" сказал еще забористей: "Моя Свобода - это не засранная голубями мраморная (конечно, бронзовая, но так в тексте. -Н.С.) фигура монументальной тетки на берегу загаженной грязной бухты Атлантического океана... Моя Статуя Свободы -это крутой чумовой браток из гетто с дымящейся винтовкой в одной руке и пылающим факелом в другой".[9]

В очередном номере "Черной пантеры" появился комикс: два расхристанных хипа по дороге на демонстрацию за мир решили покурить косячок. Свинья в полицейской форме обрушивается на миролюбцев с дубинкой наперевес. На последнем рисунке горемыки горько плачут в полицейском "обезьяннике". Мораль очевидна - без революционного авангарда, то есть Пантер, хайрастые обречены.

Жажда прямого действия иногда била через край. Группа мексиканских иммигрантов (в квазинациональной мифологии Америки -вспомним Майн Рида и других любимых авторов детства - они занимаю примерно то же место, что в нашей чеченцы) ограбила магазин, когда выследившие их полицейские пришли с претензиями, одного копа убили, остальных тяжело ранили. "Свободу нашим братьям-чиканос!" - развернула кампанию в их защиту газета "Черная Пантера", с сочувствием описавшая похождения знойных испаноамериканцев.

При обыске в одном из отделений "Пантер" была изъята всполошившая конгессменов книжка-раскраска. Подрастающей смене предлагалось раскрасить веселые картинки: чернокожие детишки изголяются над свиньями в полицейских мундирах, стреляют в них, режут, избивают. Мочат, одним словом. В номере газеты "Черная пантера" 18.V.1968 "революционный художник" Эмори пишет: задача революционного искусства - изобразить врага умирающим или мертвым. На моих рисунках одна пуля прошивает 40 свиней, Стокли замахивается на монумент Свободы, "коктейль Молотова" летит в Рокфеллера (фантазия Эмори распаляется все сильнее, видимо в детстве ему здорово от полиции доставалось), свиньи висят на заборе, прибитые за опутанный колючей проволокой язык, а проволочка-то к высоковольтке подключена, вот что такое революционное искусство: свиньи дохлые лежат, и глаза навыкат. А вьетконговец свинью-то штыком в башку, а черные ребята вырывают у нее сердце - еще одну зарубочку на ножичке поставим! Сдирают с них живьем шкуру на половички!"[10] Дальше - еще пуще. Рисунки Эмори печатались не только в газете Пантер, но и на плакатах. По-моему, революционный художник превзошел Бориса Ефимова и Кукрыниксов.

В песне "Свободу Хью Ньютону!" пелось: "Хотим свиных отбивных! Забьем свиней!" Off the Pigs! - фраза тут же украсила стены и заборы, поспособствовав зарождавшемуся в гетто специфически афроамериканскому искусству граффити. Кливер писал в ноябрьском номере "Черной Пантеры" за 1969 год: "Во времена революции и освободительных войн ангелы разрушения и хаоса мне милее, чем дьяволы стабильности и правопорядка". "Революция, - сказал Кливер в другом месте,- это гордое слово, и нравственная правота за нами,... у угнетателей нет таких прав, которые угнетенные обязаны бы были соблюдать". Последняя фраза - парафраз знаменитого постановления Верховного Суда США: в 1847, рассмотрев жалобу черного истца, суд постановил: "у черных нет прав, которые белые обязаны бы были соблюдать".[11]

"Министр иностранных дел" Пантер и лидер SNCC Джеймс Форман всерьез готовился пасть жертвой: Если меня убьют,- говорил он,- то ценой мести за меня будет 10 военных заводов, 15 электростанций, 30 полицейских участков, 1 губернатор южного штата, 2 мэра и 50 колов. За Стокли Кармайкла или Рэпа Брауна - мы поквитаемся втройне, а за Хью Ньютона - месть будет беспредельной! ("the sky is the limit!" - еще один канонических этюд для мастеров граффити). Хью говорил проще и спокойнее: "Я знаю, меня обязательно убьют". В революционных озорников из белого среднего класса миф о "настоящих партизанах", в любой момент готовых умереть, вселял сладкий ужас: а я - я бы так смог? Поколение шестидесятых готовилось умереть на баррикадах с песней Дилана - но только потом, завтра.

Другой координатор ненасилия, Рэп Браун (в Пантерах он получил пост министра юстиции) тоже был настроен решительно. 17 февраля 1968, когда в день рождения томящегося под арестом Ньютона в рамках кампании "Free Huey" произошло объединение Пантер с SNCC, Рэп призвал к расовой войне: "У меня есть программа, как за один день обеспечить работу всем чернокожим страны. Во Вьетнаме ведь нет безработных" ("Пусть будет много маленьких Вьетнамов!"- ответили слушатели словами Че). Одновременно белый лидер SDS Том Хэйден призвал "легионы городских партизан" изменить Америку. "Вьетнам - здесь и сейчас", - подытожил Дэйв Макрейнольдс из Мобилизационного комитета (антивоенной студенческой организации). В 1970 Кливер по ханойскому радио обращается к черным солдатам: поворачивайте оружие против империалистов, возвращайтесь домой и воюйте за собственную свободу!

Черные радикалы заговорили о создании Black Urban Army, Черной Амии городских партизан с девизом "Kill, Baby, Kill" ("Burn, Baby, Burn", "Die, Baby, Die" - как только не оборачивалась невинная строчка популярной песенки).

"Пантеры" все больше военизировались. Все члены имели зания - от рядового до фельдмаршала. Была принята резолюция о посылке вооруженных боевиков на помощь Вьетконгу. На предложение Пантер вьетнамцы ответили по-восточному уклончиво: большое-де спасибо, но пусть каждый пока сражается на своем месте.

Пантеры стали притягательным образом, олицетворявшим Black Power.

Кое-какие традиции заговорщицкой деятельности уже имелись. Еще в 1965 году в Нью Йорке стукач выдал Black Liberation Army, планировавшая взорвать Статую Свободы, Колокол Свободы и памятник Вашингтону, затем нанести бомбовый удар с воздуха по Белому Дому, одновременно намечались нападения на полицейские участки, аэродромы и заводы по всей стране. Глава заговора якобы учился у вьетнамского майора на Кубе (если это правда, то называется это "пролетарский интернационализм в действии"). К концу 60-х в США было уже больше сотни воинствующих черных националистических организаций, ставивших на насилие. В 1967 году, в Лето Любви, в Филадельфии черные подпольщики создают Движение Революционного Действия. Планы были достойны любимца Кливера Сергея Нечаева: убить черных лидеров движения за гражданские права, обвинить во всем расистов и вызвать волнения в гетто при помощи подростковых группировок.[12] Все дальше отходит от общенационального руководства нью-йоркская секция "Черных Пантер", недовольная "недостатком боевитости". В начале 1969 года 21 член секции был арестован по обвинению в заговоре с целью мятежа, сигналом к которому должны были стать взрывы полицейских участков, супермаркетов и ботанического сада (!?).

В 1968 году образуется союз Пантер с волосатыми. Самый примечательный отзыв "Власти цветов" на "Черных пантер" был вот каким. Детройтский трайб Trans-Love Energies Unlimited во главе с Джоном и Лени Синклерами (незнание Джона дядюшка Артемий Троицкий в своей книжке даже поставил в вину малограмотным доморощенным хипам – вот сколь велик был этот Джон) и Гэри Гриншоу перебрался в Энн Арбор и там создал Партию Белая Пантера - как он сам ее определил, "культурно-революционную группу, имеющую целью подрыв господствующей культуры всеми возможными средствами (по-моему, это явный парафраз знаменитой речи Малькольма X.- Н.С.), включая рок-н-ролл, дурь и траханье на улицах".[13] Попутно Синклер продюсировал самую безумную рок-группу тех лет МС-5, устраивал хэппенинги и вообще оттягивался как мог.

Калифорнийская Партия Мира и Свободы выдвинула находящегося под следствием после апрельской перестрелки Элдриджа Кливера своим кандидатом в президенты. Кандидатом в вице-президенты был Джерри Рубин, вместе с Эбби Хоффманом лидер - сам он любил называть себя антилидером - йиппи. Как писал Рубин в своей бессмертной "антикниге" "Do It!" (кстати, именно Кливера Джерри попросил написать к ней предисловие), "Элдриджу хотелось союза между отвязными черными и отвязными белыми. Урки всех рас - объединяйтесь![14] ...Элдриджу хотелось союза между Пантерами и психоделическими уличными активистами. И у него было одно требование к кандидату в вице-президенты: он должен был состоять под судом!" Иначе говоря, чем круче, тем лучше.

Вообще-то Элдридж к белым попутчикам поначалу относился свысока: сказалась генетическая память черного шпаненка, презирающего воспитанных белых барчуков в аккуратных костюмчиках. В мемуарах Кливер вспоминал, как в детстве вымогал деньги у "малолетних белых либералов" (c малолетними белыми расистами у юного Кливера, видимо, вообще разговор был короткий. - Н.С.), угрожая выпустить кишки перочинным ножичком: ты мне должен два доллара за 400 лет расизма и угнетения!" [15] Но уже во время второй отсидки Кливер начинает понимать, что с белой молодежью что-то происходит, и посвящает в тюремной книге отдельное эссе размышлению о "Битлз". Сил, кстати, поначалу тоже считал хипов мажорской причудой, а культурных националистов, с которыми не ладил, называл за яркие "африканские" прикиды "разновидностью черной хипни".[16]

Кливеру пришлось учиться разговаривать с белой молодежью. Особенно удалась речь перед "цветочным народцем" в Омахе: "Что же до Черной Власти, то у нас и белой-то власти тоже нет. У нас власть свинская... Вы думаете, что я - спятивший черномазый? Все мы здесь сегодня - черномазые со съехавшими крышами!" (аплодисменты - для замороченных средним образованием детей среднего же класса это был Праздник Непослушания, игра в Гека Финна). Попутно Кливер процитировал стихи Че, а по поводу Истеблишмента сказал так красноречиво, что я приведу его на языке оригинала - в переводе речь Элдриджа многое теряет: "...fuck my parole officer! Fuck the chief of police! Fuck the mayor! Fuck the governor! Fuck L.B.J! Fuck Hubert Humphrey! To all pigs from the Establishment I say: FUCK YOU!" (аплодисменты, переходящие в овацию). Ободренный приемом Кливер выдвинул новый, обольстительно радикальный лозунг, углубив Мао и Кармайкла: "Power grows out of the lips of the pussy. PUSSY POWER!"[17] Одним словом, не свинти Кливера вскоре полис, затмил бы он и Благодарного Джерри, и Неблагодарного Джима.

Поскольку у Кливера были свои проблемы с властями, представлять его в Чикаго, где параллельно проходил съезд Демократической партии и альтернативный Праздник жизни, устроенный хайрастыми 25-30 августа 1968 года, поехал Бобби Сил. На лужайках главного городского парка выступали рок-группы, пипл курил травку, пускал мыльные пузыри, обсуждал буддистские джатаки в свете текущей политики и вообще тащился в полный рост. Называлось это Yip-out и Fuck-in. Бобби оказался в одной кампании с автором порт-гуронской декларации и основателем SDS Томом Хэйденом и другими олдовыми ('heavies'): Рубином, Хоффманом, Дилинджером. После изложения предвыборной платформы кандидатов был зачитан письменный самоотвод Кливера, снявшего свою кандидатуру в пользу кабанчика по имени Пигасус, как более достойного представлять американскую демократию. В имени нового кандидата (Pigasus) обыгрывалось чуть измененное с намеком на поросячью природу кандидата латинское "Пегас" (Pegasus). Но имелся в виду не мифологический жеребчик: "Операция Пегас" - так называлось крупномасштабное свинство, затеянное американским "ограниченным контингентом" во Вьетнаме весною того же года.

Как мы помним по истории Weathermen-ов, саморастерзание есть альтруистический вариант космогонического мифа. Предполагалось, что Пигасус как главное лицо радикальной мистерии будет принесен в жертву и сьеден тут же на лужайке. Вообще-то растерзание Бога как центральный акт мистерии в радикализме, а особенно в терроризме редко замыкается на фигуре отождествляющего себя с Божеством жреца-жертвы, а значит, нарушает предустановленный архетипическим образцом идеальный порядок искупительного жертвоприношения. Обычно же так получается, что сам Жрец остается цел, а вот участников мистерий либо и вовсе - непосвященных и случайных профанов - гибнет изрядно. Скушай пипл вовремя симпатичного Хрюшу - глядишь, и не случилось бы трагедии Сводной Армии Освобождения, изуверского убийства Шарон Тейт, Кентского расстрела и других печальных эпизодов той сумасбродной эпохи.[18] Но вегетарианцы Эд Сэндерс и матерый битник Аллен Гинзберг (имена-то все какие легендарные!) воспротивились мудрому архаическому ритуалу - и кровь вскоре пролилась по-настоящему.

Вмешалась полиция, и, как вспоминал Рубин, "повязали в "Воронок" девятерых, включая кандидата в президенты" (не Кливера, конечно, а Пигасуса).

Вся компания, кроме Кливера и Пигасуса, встретилась на знаменитом Процессе Чикагской Восьмерки (после того, как Сил получил срок за неуважение к суду и потребовался как обвиняемый на другом процессе, она стала Семеркой). Тут был и Хоффман, и Рубин, и Бобби Сил с Томом Хэйденом и еще несколько наших - все очень достойный народ, Бобби с Рубином даже сидели вдвоем в одной камере и очень подружились. О чем они говорили - можно прочесть в их книгах. Как вспоминает Боб, он рассказывал Рубину о Черной Власти (именно на Сила ссылается Джерри в своей книги, объясняя, что power - это способность выработать для себя собственное видение мира), а Рубин ему - о хиппи и йиппи: "Он сказал, что йиппи - это политический аспект движения хиппи. Тогда я спросил Джерри, в чем же разница между хиппи и йиппи? - А хиппи - это те из наших, кто еще не обязательно въехал в политику". На вопрос Сила о смысле хайра Джерри отвечал так: "Это способ протеста и самовыражения. Когда у тебя длинные волосы, и ты отрицаешь Систему, это заставляет людей задавать тебе вопросы. И ты становишься ходячей наглядной революцией, когда идешь по улице с длинным хайром".[19] Эту же беседу записал в своей великой книге и Джерри: "Длинные волосы напрягают их сильнее, чем идеология, потому что это способ общения, это вроде телевидения (эй, посмотри, я как ходячий рекламный ролик революции). Молодежь отождествляет короткие волосы с властью, дисциплиной, занудством, несчастьем, зажатостью, ненавистью ко всему живому,... а длинные волосы отпускаешь, чтоб росли аж вот до сюда - и ты свободен и открыт людям. Многие вот такущие вот хайры себе уже поотрастили - и за этих я спокоен. А вот другие относятся к своим волосам по-предательски. Но мы-то создали новую культуру. Наша новая культура имеет свой язык, свою религию, и свой личностный образец - 15-летний шпаненок, бросивший школу, клево, да? Таких надо прямо в Президенты выставлять, самый ништяк: Боба Дилана в Президенты!"[20] Кстати, Эбби Хоффман вообще объяснял смысл хайра так: "По длинным волосам вы всегда узнаете своих. Это как у черных, которым сразу видно, кто свой, кто нет".

Рубин рассказал Силу и о том, как он нарядился, представ перед сенатской комиссией, куда его потащили за подрывную деятельность: "В конце концов, я решил придти как всемирный партизан: в берете Черных Пантер, с размалеванным лицом, в одолженной у приятеля вьетконговской пижаме,...весь увешанный колокольчиками, которые звенели, как целый оркестр, когда я шел по Конгрессу. На мне был патронташ с настоящими патронами и игрушечная винтовка М-16...".

В общем, как писал в те дни один журналист, "черному бедняку, независимо от возраста, проще понять юный цветочный народец, чем их собственным родителям и учителям".[21] А "возвращение к африканским корням" и отказ от образа "черного джентльмена" точь-в-точь совпадал с тем, что происходило у белой молодежи: соул играл роль рока, огромные курчавые клумбы (прическа "natural', или "афро") как аналог хайра, рубашки "дашики" как черный вариант хиппового прикида. И даже внутренние расхождения одни и те же: Движение делилось на "уличных бойцов" ("fists") и "торчков" ("heads"), Black Power - на политических радикалов типа Пантер и культурных националистов вроде Каренги и Амири Бараку (Ле Роя Джоунса).

В феврале 1868 г. Пантеры объявили о "слиянии" с SNCC (те, правда, соглашались только на "коалицию"). Кармайкл получил титул "премьер-министра колонизированной Афро-Америки", Рэп Браун - "министра правосудия", а Дж. Формэн - "министра иностранных дел". Вскоре, однако, "координаторы" свалили из партии, обвинив Пантер во всех мыслимых мерзостях.

Начиная с 1969 года Пантеры пытаются утвердиться как авангард мировой революции в цитадели империализма, зазывая к себе всех оппозиционеров - даже Анджела Дэвис, уже будучи членом американской компартии, несколько месяцев одновременно состояла в Пантерах. "Соледадского брата" Джесси Джексона (два года спустя, в августе 1971 после гибели при попытке к бегству mass media сделала его поп-звездой политического андеграунда) Пантеры назначают "почетным фельмаршалом". Филиалы Партии Черные Пантеры возникли к осени 1970 в 35 городах США, и даже в Англии, Франции и Израиле.

В марте 1969 к руководству SDS приходят "Метеорологи" - и тут же признают Пантер авангардом революционной борьбы. В сентябре 1971 Хью Ньютон посетил Пекин, где встречался с Джоу Эньлаем и женой Мао Цзян Цин. Пантеры получили официальное признание Кубы, Северной Кореи и Вьетнама, но главное -6 сентября 1970 Gay Liberation Front признает Пантер ведущей силой мировой революции! Сам Ньютон считал важным делом объединить всех, кто недоволен Системой: "Мы также выступаем за единство с политически сознательными группами гомосексуалистов. Мы встречались с представителями гомосексуалистов и Фронтом Освобождения Женщин"[22]. Мужественный шаг, учитывая нетерпимый к отклонениям и культивирующий образ ненасытного бабника характер культуры черного гетто. Стокли Кармайкл был не столь широких взглядов и на вопрос о положении, которое занимают женщины в движении Black Power, ответил в циничном духе гарлемского рэпа: "Рачком-с" ("Prone").

Пантеры создают коалицию "Радуга" с участием "Молодых лордов", "Коричневых беретов", "Красной гвардии" (похожие на Пантер организации пуэрториканцов, мексиканцев и китайцев), белых "Молодых патриотов" и других.

3 июля 1969 Кармайкл выходит из Черных пантер, поскольку не согласен с тактикой союза с белыми радикалами - "без сопливых обойдемся" - и модными марксисткими заморочками. Одновременно Пантеры проводят в Окленде "Конференцию объединенного фронта против фашизма", на которую съехалось 3 тысячи представителей от 395 организаций. Пантеры отказываются от лозунга Black Power и принимают новый - "Вся власть народу". Кливер из Алжира призывает вместе с нормальными ребятами вроде "Метеорологов" и йиппи создать "Североамериканский Фронт Освобождения".

В конце 1970 Пантеры опять собирают многочисленную леворадикальную тусовку, Революционный народный конституционный конвент в Филадельфии, чтобы написать новую американскую конституцию.

Самой, однако же, известной и популярной в черных гетто страны акцией Пантер стали не геройские патрулирования, а программа помощи черным беднякам, особенно раздача бесплатных завтраков школьникам. Деньги и продукты в рамках взаимопомощи черных братьев поставлялись зажиточными черными лавочниками и предпринимателями. Правда, газеты тут же подняли шум вокруг многочисленных жалоб богатеньких черных граждан на то, что "добровольные пожертвования" фактически были не чем иным, как вымогательством и рэкетом, которым Пантеры обложили зажиточных жителей гетто. Но в гетто свои нравы - не нам, "белым либералам", их судить. Что было, то было - в ноябре 1968 Сил вынужден был заявить, что в партию проникли полицейские провокаторы и уголовники. Началась чистка рядов, были закрыты целые отделения в некоторых городах.

Начали сказываться последствия мягкосердечия к кабану Пигасусу. Власти как бы молчаливо разрешают полиции делать с Пантерами все, что хочется. Полиция обиделась на Пантер всерьез - еще бы, ладно эти вечные "хвосты" вооруженных Пантер, достали, нормально службу нести не дают, но ведь сверх того вместо панибратского "коп" стражей порядка теперь иначе, как "свиньями" никто и не называл, ни черные, ни белые. Был даже выпущен официальный плакат (десять лет тому назад у нас бы это назвали "контрпропагандой"): полицейский, рискуя жизнью, спасает ребенка. Подпись: "И этого человека подонки называют свиньей!".

В августе 1968 произошли перестрелки Пантер с полицией в Детройте и Лос Анджелесе, двое из Пантер были убиты. Летом и осенью 1968 полиция нападает на отделения Партии Черная пантера в Ньюарке, Детройте, Сиетле, Окленде, Денвере, Нью-Йорке, Индианополисе и Сан-Франциско. 4 сентября 150 свободных от службы полицейских напали на дюжину Пантер в зале бруклинского суда. В ноябре 8 Пантер были арестованы после налета на автозаправку.

За 1969 год было арестовано 348 Пантер. На залоги, штрафы и юристов только в 1967-69 Пантеры истратили 5 миллионов долларов.[23] 31 июля 1969 полиция нападает на чикагское отделение партии, трое Пантер отстреливаются почти час. 4 декабря 1969 полиция на рассвете вновь вломилась в чикагское отделение Пантер, тут же открыв огонь. Двое Пантер были убиты спящими, одному из них был 21 год, другому -22. Один из них за полгода до того привлекался за кражу мороженого: дети, в сущности. 8 декабря полиция устраивает осаду лос-анджелесского отделения Черных пантер. 11 Пантер, в том числе две женщины, отстреливались в течение 5 часов. Глава ЦРУ заявил, что Черные пантеры представляют величайшую опасность для внутренней безопасности страны. К началу 70-х партия была обескровлена полицейскими налетами и массовыми арестами. Кливер даже предлагал устроить обмен пленных американских солдат во Вьетнаме на сидящих в американских тюрьмах Пантер.[24]

К концу 1970, по данным полиции, было арестовано 469 Пантер. 10 Пантер и 12 полицейских погибли в сорока восьми перестрелках. По данным Партии Черная Пантера, убитых Пантер было 28. Только за 1968 было убито 5 Пантер и ранено 17 полицейских. Правда, дотошные органы порядка раскопали, что в предъявленный Пантерами список были включены двое убитых соперничающими черными националистическими организациями, двое убитых во время вооруженного ограбления (у нас это называется экспроприацией), один умерший от передозняка и один убитый женой в семейной ссоре.

В январе 1969 в университетском кемпусе Лос Анджелеса произошло столкновение Пантер с организацией "культурных националистов" Рона Каренги "US", что означает не "США", а "Мы", иногда же толковалось как "Uhuru Sasa" (на суахили - "Независимость немедленно"). Разногласия касались курса "История черной расы", недавно введенного в программу по требованию черных студентов. Пантеры считали, что освещать историю надо с "классовых революционных позиций", культурные националисты полагали, что черный человек - существо совершенно особое, с уникальной психикой и мышлением, белым теоретикам тут делать вообще нечего, а классовая борьба была придумана, чтобы облапошить афроамериканцев и скрыть главное противоречие мировой истории - борьбу между расами. Капитализм и социализм - это химеры для обмана простачков, а все беды от утраты африканской идентичности и культурных корней. Каренга приехал на встречу со студентами красавцем - в черных очках, ниспадающем цветастом "африканском" одеянии, увешанный фенечками и гри-гри, с сияющим обритым черепом. Но студенты уже были обольщены революционной риторикой и предпочли Пантер. Тогда пару дней спустя в кемпус, где собрались Пантеры, подъехали боевики из молодежного крыла "US" "Simba Wachuka" ("Молодые Львы"). Ребята были подкованы в искусстве "африканс