Ни одна из наград, дарованных вечностью,

не простит нам вину -

Мы впустую растеряли силу рассвета…
Джеймс Душлас Моррисон

ВВЕДЕНИЕ

ОТ АВТОРА

Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Положив правую руку на Великую Библию -Всемирную Историю Рок-н-ролла, к сожалению еще никем не написанную, ибо рок-пророки имеют удивительную способность за какое-то ничтожное мгновение переквалифицироваться из ярко горящих правдолюбов в чадящие управдомы.

Клянусь говорить правду, положив левую руку на "Сто лет одиночества" Габриэля Гарсиа Маркеса, на записи цыгана Мелькиадеса, сделанные на санскрите. Чувствую под пальцами еле уловимое биение сельвы, трение чешуек золотых рыбок Буэндиа, и слышу поскрипывание гамаков, призывающих в деревню послеобеденный колумбийский сон.

Целый век одиночества пробегает по моим пальцам невидимыми огромными муравьями, погубившими Макондо, и добирается до сердца. С удивлением я оглядываюсь вокруг. Удивление сменяется тоской. Здешней, северной... У которой ревматические лапы болят от рассыпанной по тротуарам соли, легкие забиты воспоминаниями о последнем задыхающемся от жары лете. Внесезонный комар, чиркнув по щеке, вытягивает себе на радость каплю крови - единственную, связывающую меня чудесным образом не с архангельскими мужиками, а с семейством латиноамериканского поклонника.

Мой век одиночества делает вид, что удаляется от меня. А на самом деле приближается, так как ступни его вывернуты наоборот, как у туземного духа из книги "Прерванная дружба" Этель Лилиан Войнич, которой я зачитывалась в детстве.

Мое изображение становится все больше и больше в надвигающихся на меня черных зрачках Solitude.

И я опять клянусь говорить только правду!

ПРАВДА N 1. Эта книга должна была называться веско и гармонично с окружающей меня средой "ОБОСРАННЫЙ РАЙ".

ПРАВДА N 2. Еще раньше было желание назвать книгу - "КЛАДБИЩЕ ДОМАШНЕГО РОК-Н-РОЛЛА", по аналогии с "Кладбищем домашних любимцев" (или "Кладбищем домашних животных") Стивена Кинга. Ибо все происходящее в нашей рок-музыке напоминает похоронную тусовку на отведенном под скорбный обряд участке земли... Хоронят здесь самих себя - и в прямом, и в переносном смысле - не под ортодоксального Шопена, а кто - под блюз, кто - под рокешник. кто - под любовную балладу, а кто - под Рики Мартина... А потом сами выкапывают себя и возвращаются в родные дома - вроде кинговского маленького упыря со скальпелем в руках.

ПРАВДА N 3. Но я - несвободна, хотя с виду анархична, категорична и безжалостна. На самом деле выгляжу,, как крокодилица с огромным-огромным хвостом. Жалуясь на судьбину, люди говорят: "О, это - мой крест!". Мне же приходится произносить непонятную для незоологов фразу: "О-о, это мой хвост!".

Именно из-за него, переливчатого, пропитанного валерьянкой, замедляющего мое движение вперед, вы не увидите на обложке столь дорогое моему сердцу название "Обосранный рай". Наиболее солидная часть хвоста, состоящая из консервативных родственников и парочки близких друзей-эстетов, впала бы в беспредельную истерику от моей грубости. Им нужно, чтоб все было красиво, прилично, виньеткообразно. Я жалею их - жизнь у всех так коротка, а обилие неприятностей ее укорачивает. Хотя именно такое название в полной мере отражает состояние моей души и характеризует отыгранные на сегодняшний день такты моей жизни. Так что, читая на обложке роллингстоуновское "Слезай с моего облака!", произнесите про себя "Обосранный рай", и вы почувствуете толчок в правое плечо - отдачу от выстрела из винтовки. Вы попали в яблочно!

КЛЯНУСЬ НА НЕНАПИСАННОЙ ПОКА БИБЛИИ РОК-Н-РОЛЛА ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО ПРАВДУ И НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ!

ПРАВДА N 4. Да, я - несвободна! Хотя курноса, конопата и материально независима (почти). Я не могу уйти из дома, как Лев Толстой... Хвост мешает.

Хотелось рассказать о тех рок-музыкантах, с которыми мы прошли по тропе над пропастью во лжи с 1967 года. Многие до сих пор колоритны и уже легендарны, И эта легендарность, надо сказать, здорово укорачивает им память... А потом в мою дверь постучалась (knocking at the heaven's door) Здравая Мысль - в бандане и вышитой крестом молдавской юбочке. "Зачем тебе это, хозяйка? Хочешь уподобиться теледешевкам, перетряхивающим на глазах у обывателей грязное бельишко? - спросила Мысль и раскупорила оставшуюся от последнего дня рождения зеленую бутылку "Коктейля Молотова" (грейпфрутовый сок с текилой). - Из подъезда ты после такого подвига точно не выйдешь: обиженные партизаны обгрызенной луны засядут в редких кустах и устроят по полной программе ликование маленьких огнедышащих отверстий в твоем смертном теле!".

НИКОМУ НЕ НУЖНА СЕРМЯЖНАЯ ПРАВДА О ГЕРОЯХ! В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ - САМИМ ГЕРОЯМ!

Вот почему не состоялось и "Кладбище домашнего рок-н-ролла". Не время совершать этот древний стивенкинговский обряд. Отмечу одно: в них, еще длинноволосых и уже теряющих пух, бывает так мало искренности. Искренние давно сгорели в топках рок-паровозов, ушли в монастыри, поднялись по лестнице в небо... Но первые научили меня штопать дыры в душе колючей проволокой, научили никогда не верить похвалам и клятвам в стопроцентной верности. Научили спать вполуха и вполглаза, так как предательство на этой самой тропке и пинок в спину часто объясняются интересами творчества.

Я долго смотрела на них, самоутверждающихся, самовлюбленных, гипергениальных, и решила собрать по страничкам эту книгу. Для тех, кто еще умеет читать буквы, написанные другими, и для тех, кому еще интересны мысли, произнесенные посторонними. Получилась репетиция моего оркестра, играющего психоделическую музыку, мейнстрим и блюз для всех желающих. Хэви-метал для избранных грянет позже.

КЛЯНУСЬ И ТОГДА ГОВОРИТЬ ПРАВДУ, ПРАВДУ И ТОЛЬКО ПРАВДУ!

А пока ... Иду по пустыне с репетицией под мышкой. Солнце - в глаза. Солнце - в затылок, Солнце - в висок. Ветер - сдирающий скальп жестокий индеец. Передо мной - до меня воспетая и выплеснутая дешевым вином вечность, за спиной - все та же заезженная вечность. Слева и справа -зыбучая безысходность, порожденная непостоянством российской мысли.

Появляются люди. Они проходят сквозь меня, словно я - туман, укутавший старика Мерлина. Сначала при таком изуверском вторжении чувствуешь боль, потом привыкаешь. Они разбивают меня на части, превращают в розу ветров.

Солнце - ирокез. Ветер - гурон. Попытка пройти на ту - другую - сторону, в реальном существовании которой сомневаются только Непосвященные Над Пропастью Во Лжи.

Эй, слезайте с моего облака!

И добро пожаловать

через кладбище домашнего рок-н-ролла

в мой так смачно обосранный реальностью рай!

Маргарита ПУШКИНА

АНАРХИЯ ЯБЛОЧНОГО ВДОХА

ЧАЙКО-ЯБЛОЧНЫЙ ДЖОНАТАН

Глупости величиной с червяков

бредут по песку

Следом за чайкой по имени Джонатан-только-Яблоко...

Обреченность - на выбритых лицах червей,

Обреченность - на их гладких попках

(Сложность конструкции сего существа

Разрешает смещенье понятий),

Джонатан-только-Яблоко округлился,

Джонатан-только-Яблоко перестал кувыркаться?

Механизм его крыльев

позволяет рулить к пивному ларьку

и стрелять там соленые сушки.

Джонатан-только-Яблоко перестал кувыркаться!

De facto он - яблоко,

Dejure он - чайка.

Джонатан перестал чегеварить с подростками

О свободе полета, пролета, прилета, посадки и высадки.

Его перья все больше краснеют,

Достигая незаконного сходства

с кожей тех моряков,

Что отвыкли от бури, подпирая полосатыми спинами

пивные ларьки в лужах мутной мочи.

Его перья становятся

глянцевой кожицей законного джонатана,

взращенного в Венгрии и натертого воском

(во избежание преждевременной смерти),

Печален вид яблока,

бывшего

некогда

бунтующей чайкой

по имени Джонатан.

Многоквартирный дом

для теменно-попкоеых червяков.

1999 г., лето

ЕСЛИ ДЖИНСОВОЕ ПОРВАЛОСЬ

Я развожу пары, словно я - паровоз,

Кидаю в топну мыслей дрова,

Но быть мудрой, как в книге о Винни Сова,

Мне пока не пришлось

пока не пришлось.

Это тот гнусный гвоздь,

О который все джинсовое тогда порвалось,

В небе громом отозвалось

И пустилось с тех пор

наутек, «наавось»...

Скособочилась вьюга,

выпит залпом мороз.

И зачем то джинсовое так порвалось?

В день, когда Ботанический сад

Рыл дренажные стоки на небеса,

Чтоб настурции вставить в глаза.

Сквозь настурции на мир и взглянуть нам нельзя,

Тут же смажет картинку сестрица-слеза...

Я развожу пары, словно я - паровоз.

Слава Рыбам! Запойный Альтист не донес

Коменданту по стрижке императорских кос,

Что даже такой паровоз

может в горе сопливить свой нос.

Если джинсовое снова,

снова оборвалось...***

1999г., март

КИСЛОРОДНАЯ ЭЙФОРИЯ

Было вдоволь у нас приключений в окне

И сюжетов различного рода,

Но в глухой субмарине на илистом дне

Не хватало порой кислорода.

Мы наивно играли в призывы - спасти

Организм от удушья в глубинах,

Нам хотелось простора, хотелось пути

Во всю ширь, а не наполовину!

Наконец мы дождались команды, и вот -

Наши люки распахнуты в небо,

Мы ловили невидимый воздух высот,

От восторга и холода немы.

Мы дышали взахлеб, и темнело в глазах

От разгула воздушной стихии,

В наших легких гуляла, как шквал в небесах,

Кислородная эйфория...

Мы смертельно глупели у всех на виду...

Загрузив организм кислородом,

Тот, кто всплыл перед нами,

шел снова ко дну,

Ошалев от избытка свободы.

1989 г. (?)

МОРШИБА ЗАПЕЛА

Качаясь на гребне высокой волны.

Протянула я руку

и коснулась Луны,

И тогда пришел, и тогда появился человек

с той, другой, стороны -

Ветеран Марсианско-Индейской Войны,

Строитель Великой Марсианской Стены.

Он сказал фамильярно:

"Короче, Марго,

В колбасных обрезках и в жизни

ты не поняла ни-че-го!

Довольно быть тебе черепахой,

На кой черт тебе это?

Пусть идет себе прахом!

Весь грунт рок-н-ролльный тобой перепахан,

А у него специфический запах -

Не счастья, а подцензурного страха.

Анархисты Безумного Вдоха

Прислали меня за тобой,

Анархисты Безумного Выдоха

Обеспечат в компьютерах сбой,

Чтоб ты смогла с песней снять панцирь свой

За Великой Марсианской Стеной,

Марш за мной!».

Марш не марш,

а Моршиба запела,

И мне стало жаль

своего несуразного тела...

Корячась на гребне болотной волны,

Протянула я руку -

не стало Луны.

1999 г., март

ПАРТИЗАН

За твой длинный хаер

тебя прозвали девчонкой,

Ты снял штаны,

стоя у классной доски,

От вопля училки

лопнули барабанные перепонки...

А у директора сгорели

на пятках

штопаные носки.

Свобода!

Свобода!

Свобода!

Это был твой первый партизанский рейд,

Это был твой смелый партизанский рейд

В тыл врага

Под названьем «Реальность»…

1999г.,1 сентября

***

У меня нет денег, чтобы вставить новые зубы-клыки

и соответствовать персонажам

энциклопедии Новых Русских Животных.

Зато есть немного монет,

чтобы купить том китайца Конфуция,

мудрость которого

безгранична, как вздохи Империи Поднебесья.

Я считаю, сколько Великих Конфуциев

может устроиться в моей антидантистовой пасти,

И отправляюсь к ... книготорговцу.

1999 г., май

ВЛАСТЬ ДУХА ПО ИМЕНИ "ЦИЯ"

Эволюция - генерация

Релаксация - коронация

Экзекуция - эмиграция

Резолюция - декларация

Революция - дефлорация

Кооперация - резервация

Конституция - профанация

Канализация-проституция - фашизация

ЦИвилизаЦИЯ

Добро пожаловать во власть духа по имени "ЦИЯ"!

Интервенция - оккупация

Интеллигенция - трепанация

Резиденция - инаугурация

Компетенция - ассигнация - девальвация

Индульгенция - сублимация - дебилизация

Эксгумация

Эмансипация

ЦИвилизаЦИЯ

Слабо разжаловать власть духа по имени "Ция"?

Селекция - тенденция

Протекция - бумаженция

Эрекция - штукенция

Коммерция - конвергенция

Инерция

Ротация

Импотенция

ЦИвилизаЦИЯ

Добро пожаловаться на власть духа по имени "Ция"!

Звукоизоляция

Термоизоляция

Гидроизоляция

Самоизоляция

ЦИвилизаЦИЯ

И Я -

паранойя, и Я

- аллилуйя!

Добро пожалуйте на власть духа по имени "Ция"!

СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТ

В ИНТЕРНЕТЕ

Мы всуе поминаем имя Бога,

И крест нам заменяет партбилет,

Да здравствует религия убогих,

По силе ей на свете равных нет!

Купцы нам дарят золотые горы,

Но золото становится дерьмом,

И мы поем, не ведая позора,

И проданы, и куплены - поем!

Как ни крути, а не видать нам рая,

Вот кладбище, дорога да овраг,

Нам остается только в полночь лаять

Как стае заблудившихся собак. * * *

ОКОЛАЧИВАТЕЛЬ ГРУШ

Стареющий рок-кумир

говорил о Боге,

А я смотрела на его

кавалерийские ноги,

И кривизна этих дивных кумировых ног

Настраивала меня на другую волну -

какой же тут Бог!

Стареющий рок-кумир

говорил о душах,

А я смотрела на его волосатые уши,

И волосатость двух кумировых славных ушей

Склоняла мой организм к беспробудному сну

в объятьях вещей...

Через год у кумира

Появится плешка,

Он вставит клыки,

чтобы щелкать орешки,

Но он все равно

превратится в обычную пешку,

Которую в спешке

размагнитит

Сидюшный леший-потешник

(живот на тележке).

Ни Бога тебе

И ни душ!

Вместо кумира -

Околачиватель прошлогоднего секса

да ворованных груш.

1999г.

ВОЙСКА УШЛИ...

Эта история имела место на самом деле. Где-то в Карелии. Войска

действительно ушли, а из горючего действительно

изобретательные аборигены погнали спирт, накупили себе

мотоциклов и устроили этакое Маппет-шоу для местных грибов и

заезжих туристоз.

Войска ушли. Горючее осталось,

Аборигены из него погнали спирт.

В лесной чащобе радио орало,

Что наконец-то строим новый мир.

Мотоциклисты в кожанках и шлемах,

Не помня маму, вырастали как грибы -

Носились так, что хлопья пьяной пены

Летели на лорожные столбы.

Устройство мира без потерь не обходилось -

Взорвался местный Достоевский, Теодор,

В момент священного воскресного разлива,

Он слишком много выпил жидкости на спор.

Никто не помнил, на какой осине

Повесил прапор колокол идей -

Но волки в лес боялись заходить отныне,

Не то что парочки синеющих людей...

Войска ушли. Горючее осталось.

Обочина от пикника зашлась дугой.

Папаша Ящер позволяет детям шалость -

Аборигенов записать речной водой...

***

Не коса похитила росу, а ты...

Тыквы на грядках дошли до состояния Солнца,

Но Солнцу свысока наплевать на состояние тыкв,

Оно учит испанский язык и застряло на слове

«Once», *

Не коса похитила росу, а ты!

*опсе -

испанск. «одиннадцать». Видимо, Солнцу было трудно

произнести межзубный звук «с».

ДЫРА

Человек, у которого напрочь

выбито сердце,

Вместо сердца - дыра,

Сквозь дыру любопытные птицы летят,

Но им не согреться -

такая беда, не игра -

Ни зерна, ни тепла, ни фантазий,

Ни кусочка рапсодий,

Сочных, полных мадьярской черешни

и трансильванского кода...

"Аллилуйя!» - сказал старый байкер и врезался в столб -

Наркоман, педофил, гитарист,

но владелец тех колб,

Где из мертвого семени типа,

у которого напрочь выбито сердце,

Вырастает волосатая рыба

с громким именем Герцог,

Рыжий, огненный Герцог,

сбивающий с ног лес моих медитаций...

«Аллилуйя!» - резонировал столб,

принимая в себя

кости байкера

и рассчитывая на реинкарнацию.

Но.,.

Вместо сердца - большая дыра.

1999 г.

КЛЕШНЯ

Я живу в твоем сне, словно в собственном доме,

Ключ от этого дома

зарыт под сосной,

Что воткнул ураган в дюнах, нам незнакомых,

После ссоры с янтарной

консьержкой ночной...

Прохожу сквозь твой сон,

словно нож сквозь туманы,

Мне не надо добычи, как прочим ловцам,

Берег слишком далек,

А Луна варит в чанах

Кисло-сладкий секрет молодого лица,

Дно - у каждого сна, а по дну бродят Боги...

Или Бог, растираженный рыбками Ра.

Дивно-лысые крабы кромсают дороги

Из глубин на поверхность, Клешней.

От бедра...

1999г., март

СЕЗОН ПУТЕШЕСТВИЙ

От сердечных стирающих мук

Я не брошусь с высокой горы,

Я уйду в небеса -

той дорогой, которую ты не узнал,

Клочкошерстное племя шакалов

завоет из грязной дыры,

Выполняя убийственно-сладостный ритуал...

В облаках - стекла биты пьянчужкой

с казенным крылом,

В кровь изранены ноги - добавлены краски в закат,

Я осталась жива...

Я не бросила старый свой дом -

Просто я открывала Сезон...

Сезон

Путешествий

в собственный Ад.

1998г.

БЕТЕЛЬ - АНАША

Бетель-анаша -

Поэты сбиваются в стаи,

Чтобы выть на луну.

Луна - это кость,

Пожелтевшая от употребления

В качестве допинга для дряхлых лунатиков.

Волки уходят в поэты,

Дуют в трубу одиночества.

У которой заглушка - сердце,

Оперированное в Калифорнии.

В Шамбале должен явиться Христос,

И жалеть -

Расхристанных грязных антихристов,

Разрубивших тело Христово навынос,

продавших его на износ.

О, бетель-анаша-кокаин!

Дихлофос приравнял род людской

к тараканам,

А бензин - к миллионам пьяных машин...

На голове - пакет «Митсубиси»

Водружен колпаком инквизиции,

Но

Торквемада

плюс секс-революция

Слишком обычны,

чтобы покинули стаю поэты,

А волки свободы бросили петь

В контрабандные раковины

(За вывоз с острова имени Кастро -

расстрел по-кубински)

О дивной Шамбале и пыльном Христе

Каракольный вопль во Вселенной.

О, бетель-анаша-кокаин-героин...

Мокрым бельем - по лицам святых

За то,что

познали их нимбы

восторг электричества.

Крэк!

1989 г., ноябрь

СМЕЮЩИЙСЯ МАНДАРИН

Парень в линялых джинсах

и кожаной кепке

Гордо убирает отбросы города -

Гнилые бананы, окурки,

Колбасные шкурки,

Шифровки разведки

(от которых утерян ключ).

Он в нашем темном царстве

Тот самый яркий луч -

оранжевый дворник,

смеющийся мандарин.

ПРАЗДНИК SAMHAIN

Покров Samhain 'a

вышит октябрьскими звездами,

Еще мгновенье -

и факелы будут розданы,

Два мира сцепились -

сцепленье тактично прикрыто

последним дождем,

Потом - хрустнет иней,

сон сморит плотву подо льдом.

Пока - брешь в стене,

кельты льют эликсир в два сосуда -

обычную жизнь,

И духи играют на арфах

капризы неубранной ржи,

А меж временами,

себя не найдя в этой сцепке священных огней,

Застыл человек,

знакомым лицом повернувшись ко мне...

Один глаз - зеленый,

Другой глаз - чернее, чем южная ночь,

Такому кричать; «Осторожней!»,

что радугу в ступе толочь.

Samhain его выгрыз,

как выгрызла белка орех,

Глаза - воровские, и страхом надрезанный смех...

И я превращаюсь в стрелу,

чтоб ударить в затылок

и выпустить огненных змей.

Я сделаю Это,

Великий языческий праздник Samhain!

1999г.

***

Укуси меня за брюшко в полнолуние -

Обернусь не змеей, а волчицей,

Руны в мешочке стучат мне по-руньи,

Что так - конечно же! - может случиться...

Но лишь когда Один бросит мне руну Дагаз,

вроде бантика девочки, что в первый раз

в первый класс,

мимо нас.

Ты слышишь? «Клок-клок».

1998 г., декабрь

ОБОСРАННЫЙ РАЙ

Обломали мой радужный рай,

Обломали...

Оболгали мой радужный рай,

Оболгали...

Обкусали мой радужный рай,

Обкусали...

Своровали мой радужный рай,

Своровали...

Разжевали мой радужный рай,

Разжевали...

Заблевали мой радужный рай,

Заблевали...

Раскурили мой радужный рай,

Раскурили...

Истоптали мой радужный рай,

Истоптали...

Искололи мой радужный рай,

Искололи...

Растерзали мой радужный рай,

Растерзали...

Обосрали мой радужный рай,

Обосрали...

Расстреляли мой радужный рай,

Расстреляли...

(из водяных пистолетов)

1999г.

ПИР ДЖИНСОВЫХ БОГОВ

«Калифорния - место, где великолепно

жить, если вам посчастливилось

родиться апельсином...»

Леонардо Луис Левинсон

КАЛИФОРНИЙСКОЕ РОНДО

ПОВЕСЬТЕ МЕНЯ АПЕЛЬСИНОМ

В ЧУДЕСНОЙ СТРАНЕ КАЛИФОРНИИ,

ПОВИСНУ Я, СОЛНЦЕМ ПАЛИМА,

СРЕДИ НЕБЫВАЛОЙ ГАРМОНИИ.

НЕ НАДО МНЕ БЛАГ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ -

Я В РОЩЕ ЖИВУ АПЕЛЬСИНОВОЙ,

ВНИЗУ ПУСТЬ ДВУНОГИЕ МЕЧУТСЯ,

ОТ ЗАВИСТИ ЧЕРНОЙ МАЛИНОВЫЕ...

Я ЗНАЮ - МНЕ СМЕРТЬ УГОТОВАНА

В ЖЕЛУДКЕ У НЕГРА-ОБЖОРЫ,

И КОРОЧКА БУДЕТ РАЗОДРАНА...

НО В ТОМ Я НЕ ВИЖУ ПОЗОРА:

ВИСЕЛА ВЕДЬ Я АПЕЛЬСИНОМ

В ЧУДЕСНОЙ СТРАНЕ КАЛИФОРНИИ,

БАЛДЕЛА ТАМ, СОЛНЦЕМ ПАЛИМА,

СОБОЮ ПИТАЯ ГАРМОНИЮ...

1970г.

ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА. САЛЬВАДОР ДАЛИ.

ВЕСЕЛАЯ КОБЫЛИЦА.

Я брожу по огромной стране.

похожей на лоскутное одеяло переселенца.

Здесь живут очень умные курицы неизвестно какой

породы, несут золотые яйца,

из которых на свет появляются такие же умные курицы

они по часам фирмы "Омега" должны разрешаться от

бремени

желанными слитками

(часы от собственной точности бывает сходят с ума).

Я брожу по огромной стране, похожей на сытого идола,

вырубленного из глыбы благополучия, не знающего,

куда бы еще запустить липкие от патоки пальцы.

Я брожу по огромной стране

с обычной шестиструнной гитарой

и портретом Воннегута в армейском мешке.

Из домов, купленных в рассрочку на военные деньги,

я увожу всех детей

с глазами-фиалками.

с глазами-угольками,

с глазами такими бездонными и мудрыми,

какие бывают лишь у детей,

знающих о взрослых гораздо больше,

чем взрослым известно о детях-вулканчиках.

Я зову обиженных птиц -

у каждого из детей будет по птице.

Я веду всех по лунной дорожке,

нарисованной в полночь на спине океана.

на планету, открытую мной за неделю Великой Ангины.

На той планете мы запустим огромного воздушного змея.

На той планете мы запустим десятки раскрашенных змеев.

На той планете мы будем играть в Колумбов

и откроем Америку заново,

научим ее вести себя по всем правилам,

записанным в книгах.

Там мы научим собак подавать кошкам лапу,

а кошек ласково разговаривать с птицами о новом фасоне

хвостов,

там мы научим птиц танцевать в небе польку,

там мы забудем телеэкраны и комиксы,

там мы забудем о мясорубках и школах.

Дети там станут детьми.

Наконец.

Взрослым ничего не останется кроме старения

у гнезда деловой неприветливой курицы,

мечтающей об обычном желтом цыпленке.

Стране самого сытого,

но уже никому не нужного идола

достанется немощь седых стариков,

не сумевших понять,

почему в самый солнечный день

из домов благословенной Америки

исчезли все дети - надежда нации,

отбросы нации,

почему в самый солнечный день

исчезли собаки,

а в небе Америки

исчезли все птицы.

Старики по привычке будут листать страницы брошюр

"Как выжить в атомной катастрофе",

со вкусом украшенных

рисунками Сальвадора Дали,

который лет через двадцать

станет для меня

всего лишь фигляром, привязанным к хвосту

веселой кобылицы...

1971 ?

ИГУАНА

Вспышка света на алом фоне,

Зеленая игуана на песчаном склоне,

Дымок крадет мое слабое тело,

Дымок просто делает древнее дело.

Я погрузился в дона Хуана,

Исчезла со склона мудрая игуана,

Я вышел сквозь камень за быстрым дымком,

Я наполнился светом и странным теплом,

Я забыл, где мой дом,

Я забыл, где мой дом...

Мы больше с тобой не споем ни о чем.

Не то в воздухе,

Не то в воде -

С тысячью лиц

Я падал, как перышко,

Вперед-назад,

Вперед-назад,

вниз,

вниз,

вниз...

Зашей ящерице рот,

Зашей ящерице веки, Собери в ладонь

все радужные реки.

Навеки...

МЕРТВЫЕ ЦВЕТЫ

ОБЕЗЬЯНЫ

ПСИХОДЕЛИК-ЛАВКА

АТОМНЫЙ ВЗРЫВ С ЭПИЦЕНТРОМ

НА ЮНИОН-СКВЕР

Мертвые обезьяны на

Мертвых ветках

Висят страшными радиоактивными гроздьями

Отражаясь в обезумевших

Растрепанных

Расстрелянных

Фиолетовых

Облаках

Над эпицентром хохочущим

На Юнион-сквере

Бывшем островом нашей веры

Смешанной с запахом индийского сандала

Одетой в одежды раджей и гуру

Хранящей тишину в прозрачных ладонях

Ее не умела хранить ни одна

Пусть самая хитрая вера

Умирали цветы

Раненные осколками стекол витрины

Психоделик-лавки

Умирали цветы

Как тысячу раз на губах

Вашего идола умирали

Умирали цветы

И смерть танцевала хмурясь

На ярких обрывках

Психоделик-афиши

Написанной неизвестным

Художником

Не этого мира

Где бомбы падают весело

Поедая жизни как

Поедают траву молчаливые буйволы

Виноградиной падает бомба

Обещая смерть своим пением

Словно поздравляя насмешливо

С прошедшим

Но Рождеством

Умирали цветы

Потому что на Юнион-сквере

Кто-то на спор раскусил

Равнодушную ягоду-бомбу

Из самых обыкновенных

На очень обыкновенном Юнион-сквере.

Умирали цветы

И мы умираем

Вместе с цветами

Их несущие

Умирают хиппи

1970

***

Да здравствуют джинсы!!!

Нет лучше штанов,

Чем пара хрустящих

брэнд-нью «Левисов»!

(через два года после активной носки)

Да здравствуют джинсы!!!

Нет лучше штанов,

Чем пара заношенных вдрызг «Левисов»!

Жил-был человек по имени Фил. Он был с самого рождения гениален. Умел делать все. И что бы он ни делал, все восхищались и говорили: «Как гениально, как гениально, ах сделайте, пожалуйста, еще, сделайте еще!». Но, знаете ли. Фил устал от своей гениальности. Ему в ту пору приступа ус¬талости стукнуло ровно 35 годков. Ни годиком меньше, ни годиком больше. 35 - и все тут. И решил он стать трубочис¬том. Простым трубочистом, без гениальности. Вычистил Фил трубу, присел отдохнуть. Сидит, радуется. Тихо вокруг, ни¬кто восторгов вроде не высказывает. Радуется филово серд¬це, душа поет. Только собрался Фил вторую трубу прочис¬тить, как какая-то дамочка, привыкшая к тому, что Фил все делает гениально, пропищала, закатив глаза: «Мой друг, это же гениально!!!». Тогда Фил взял винчестер и застрелился... Такая вот история...

А ведь не завопи эта сумасшедшая тетка, все могло бы получиться совсем по-другому, по-нашему... Винчестер висел бы себе спокойно на стене, патрон дрых бы себе в па¬троннике чутким патроньим сном. Фил регулярно бы вылавливал из печных труб упавшие туда звезды и пришивал бы их на мундир. Вместо форменных пуговиц. Днем бы он не выхо¬дил на улицу, счищая с себя грязь и копоть, а вот ночью... И какой-нибудь болезненный ребенок, с большой головой, то¬ненькими ножками и ручками-прутиками, но умный-умный. сочинил бы легенду о дяде Филе. Мол, был раньше дядя Фил учеником звездочета, не сыном звездочета, как Александр Македонский, а просто учеником. Причем двоечником. Не справился он с премудрыми небесными законами только по¬тому, что голова дяди Фила была забита всякими глупостями - он мечтал о звездном меде, который приносят золотистые пчелы ... Вырос бы мальчик, и стал бы известным ученым - с большой головой и тоненькими ручками-ножками, а легенда о дяде Филе no-прежнему гуляла бы по кривым средневеко¬вым улочкам городка.

А так - ни мальчика, ни ученого, ни легенды... Одна лишь скупая полицейская сводка о самоубийстве человека по имени Фил.

ИМПРОВИЗАЦИЯ

Мы одиноки,

Одиноки, мой милый,

В ночь Всеобщей Любви,

Когда Луна растворяется в море,

Когда Луна погружает серебряный коготь

В бездонность синего чуда.

Мы одиноки,

Одиноки, мой милый,

В ночь Всеобщей Любви,

В ночь, напоминающую

Вино причастия,

В ночь, глубокую,

Как таинство Веры...

Мы опустошены,

Опустошены, мой милый,

В ночь Всеобщей Любви,

Хотя и уверяем себя.

Хотя и уверяем других,

Что мы наполнены...

Чем? Мой милый,

Мы опустошены

В эту ночь Всеобщей Любви,

Напоминающей по вкусу

Вино первого причастия,

Бездонного,

Как таинство Веры.

1982г.

ОЧЕНЬ ДЛИННЫЙ ПОТОК СОЗНАНИЯ,

ДОВОДЯЩИЙ ДО БЕССОЗНАНИЯ

ХВАЛА ТОМУ, КТО ДОЧИТАЕТ ДО КОНЦА!!!

ОГУРЕЧНЫЙ ЗАМОК

КОЛЫБЕЛЬ - НО БЕЗ КОШКИ

ГЛАЗ РАДУГИ

Робин Джибб, Фогерти, Пейдж,

НАТО, СЕНТО, СЕАТО и земляника

Я человек из огуречного замка

Обреченные свисают бананы

Зеленые

Вне моего замка пожелтеть без всякого

Желания

Апельсины падают

Скучным

Падают

Ненужным

Падают

Градом

Падают

Вне моего замка

Не из огурца

Но огуречного

Я человек из огуречного замка

С пряжкой бабочек на огуречных башмаках

С огуречным пером на шляпе огуречной

Б давно не крахмаленной манишке огуречной

Не мозги

Но все во мне огуречное

Я человек из огуречного замка

Где расположенного

Где-то неважно

Пешком

Долго

Идти

Долго

Долгота превращается в сказку

Рассказанную грустным японцем

В кимоно из рыбачьей сети

В гета из скорлупок ореха

Японцем на узкой скамеечке

Внимающем вечность воды и молчанья

Долгота превращается в сказку

Церкви на перекрестке

Сказку изогнутую странным

Зеленым хвостатым

И огурцом

Я человек из огуречного замка

Жители которого верят во что угодно

Начиная с Христа

Во что угодно

И заканчивая Харрисоном

На котором еще ничего не кончается

Пока

И не кончится

Жители которого поют что угодно

Начиная с баллад

Заканчивая гимнами

На которых ничего еще не кончается

И не кончится

Я качаюсь в гамаке как в колыбели

Потому что у меня нет кошки

Не ищите

Нет

Кошки не болтаются в колыбелях

Им привычнее трудиться на наших помойках

На которых найдете все

Начиная от хлама

До растерзанного трасфальмадорца развеянного

За ненадобностью

Философия в колыбели своего лабиринта

Карабкается вверх вниз вверх вниз в сторону

А вокруг тупики

С ухмыляющимся духом-дьяволом Гойи

Люди в колыбелях своего неведения не ведают

Что творят

Пока не погибнут котятами утопленными за ненадобностью

Сердобольными чистюлями-хозяевами

У каждого из нас есть босс

А если нет

То найдите

(Я сижу в огуречном замке и посмеиваюсь,

Я сижу в огуречном замке и жмурюсь от солнца)

Не пей воды если этот водопад не твой

Не пой песню если слова в ней не те

Замолчи и молчи тысячи лет одиночества

Засыпая в молчании

Просыпаясь в молчании

Умирая в молчании

И рождаясь немым от рождения

Где-то кричит одичавшая кошка без колыбели

Где-то болтается пустая колыбель с вышвырнутой кошкой

Плачет забытый филин

В замшелом дупле у реки

Которая хочет идти не в ту сторону

Не хочет брести в лужу моря

В котором растворяется все

Даже ее одиночество

Прохладное

Речное

Но одиночество

Бунтари не живут очень долго под этим солнцем

У него мягкое безобидное небо и прохладный веер-ветер

У него на ладони весь мир

А ладонь большая шершавая

Иногда спускается солнце по небу

По гибкой звенящей радуге

Так пальцы Пейджа скользят по струне

Подстегивая голос Планта

Подчеркивая ноту скорби

Потому что не поняли

Не поняли

Не поняли

И не поймут

***

У нее глаза удивительно разноцветные

Которые можно любить до бесконечности

Которые можно любить до бесконечности

Некончающейся балладой Дилана

Долготой невыполненного обещания

Забытой памятью обещавших помнить

Любовью никогда не любивших

Ведь они не знают что это такое

Поющим ситаром Рави Шанкара

О котором мало кто знает

Значит он вечен

Для остальных

У радуги

Красный-оранжевый-желтый-зеленый

Голубой-синий-фиолетовый

Глаз

От взгляда которого раскалывается пустыня

Пока плачет гитара

Ггнилым орехом раскалывается

Пока плачет гитара

Дороги завязываются хитрым узлом

Пока горит Гарлем

Обнимая планету

Слоны поднимают хоботы и поют

Возвещая победы

О которых забыли историки

Лепестки от венков индусов

Спят на ладони реки

Со дна миражных озер

Поднимается Тадж-Махал

С хрусталем тишины на пальце

Появляется огуречный замок

Если на небе радуга

Я цепляю загадочный глаз

Шестнадцатой пуговицей

На цветастый застиранный батник

Ждущий новой заплатки

Цепляю его драгоценной брошью

На порванные кружева конкистадора-призрака

Путешествующего по огуречному замку

В поисках неоткрытой спящей Америки

Джибб качается на радуге как на качелях

Крохотным дяденькой-колокольчиком

Спасая мажором радости минором грусти

Бекаром ненависти

Никто не запрещает верить петь любить мечтать

Людям огуречного замка владельцам земляничных полян

По которым не бродила

Стеная

Армия Спасения

Армия НАТО

Армия СЕНТОСЕАТО

И рыцари ордена Келли

Радугу не грели костры инквизиции

На дрова изрубленным человеком

Которому все велели терпеть

И который терпит прилежно

Отрубать давая левую руку

На жертвенной плахе

Но пряча правую

Чтобы все-таки ударить

В последний раз

Но все-таки

УДАРИТЬ

(Потом появился на дорожке

Рыжий Фогерти и проехался по лапе черного кота вне

Колыбели

На своем ржавом велосипеде

Вытащенном в среду из сарая

Огуречный замок настрогали в салат

Землянику полян съели со сливками

Солдаты НАТОСЕНТОСЕАТО и рыцари ордена Келли)

И МЫ ОПЯТЬ ОСТАЛИСЬ БЕЗ ДОМА

04.11.1971 г.

СЛЕЗАЙ С МОЕГО ОБЛАКА!

GET OFF OF MY CLOUD!

Это выглядело так: взяли радугу, спокойную и довер¬чивую, разломали ее пополам. Из одной половинки построи¬ли мост, выкрасили его в черный цвет, а из другой - самую большую в мире фабричную трубу.

Хвать солнце. Нечего ему без дела разгуливать! Ста¬ли ювелиры-мошенники делать из его лучей тончайшие це¬почки на радость модницам.

Все разломали, все в ход пустили. И на дороге, вымо¬щенной булыжниками их черных мыслей, поставили указа¬тель: «Стоп. Цивилизация!».

Человечий бегают с табличками на спине: «плотник», «печник», «продавец», «аптекарь», а самая красивая табличка -«миллионер», и на шляпе у отабличенного миллионера позвя¬кивает золотая монетка. Чтобы в темноте не потерялся и ува¬жение сограждан вызывал.

Вечером по улицам прогуливаются крахмаленые ро¬боты-клерки под ручку с нейлоновыми куклами-модистками, и страж у ворот мэрии взирает на тоненький людской руче¬ек оловянными глазами.

Шумно вздыхая, мэр уплетает жареную курицу, за¬пивая жирные кусочки контрабандным винцом.

А иногда, по большим праздникам, генерал проводит маневры. Самое главное - шуму много, и военный оркестр иг¬рает.

- Бум-бум-бум, - бумкает главный барабан.

- Тяп-ляп, тяп-ляп, - вторит маленький барабанчик, и истерично взвизгивает скрипка-одиночка...

В этой стране все города одинаковые. Вы думаете, что попали в Кэмбелл-Дрэмбелл, а на самом деле вы в Сэдлэ-ре-Фэдлэре. Да не все ли равно?

Вы хотите поговорить с мистером Биллоу? Можете поговорить с Рэнном. Уверяю вас, ничего нового он вам не скажет, а вот вопрос задаст тот же самый: «Ну, старина, как делаешь деньги?».

Вы сразу можете узнать самых счастливых людей этой страны: у них во рту сияет золотой зуб. Вот почему они все время улыбаются, как смоленские цыгане (из страны на¬против)... И чистят они зубы одинаковыми зубными щеточ¬ками: «Тип-топ».

... Джон Тимл снял шляпу и подставил лысину свеже¬му ветерку, его желудок приятно урчал, переваривая высоко калорийный (нет, умопомрачительно калорийный!) завтрак, а зуб сиял так ярко, как никогда. И вдруг... По небу, как раз по тому участку, который принадлежал ему, Тимлу, плывет облако - ЕГО ОБЛАКО!!! Он номер даже помнил: N 234567890а! - а на этом облаке... Фу, какая наглость! Вы только подумайте, мозгами-то своими заиндевевшими поше¬велите! Сидит лохматый парень и, знай себе, играет на губ¬ной гармонике. Тимл онемел от такого безобразия. Покуше¬ние на его собственность! Если бы на его голове оставался хотя бы один волосок, он бы зашевелился сам по себе - до того мистер Тимл возмутился, до того мистер Тимл вышел из себя... А когда мистер Тимл выходил из себя, он так рассы¬пался мелкой ядовитой ртутью во все стороны, что даже родная жена не могла мистера Тимла собрать. Ни пылесосом, ни щеткой-совком.

- Эй!!! - вышедший в океан из собственных берегов Тимл гаркнул так громко, что даже сам от неожиданности присел. - Эй ты!

- Я? - парень свесил вниз кудлатую голову и удивлен¬но посмотрел на Тимла.

- Да ты, ты, ты!!! Баранья башка! Слезай с моего об¬лака! Слезай с моего облака!!! СЛЕЗАЙ С МОЕГО ОБЛАКА!!!

Парнишка улыбнулся в ответ, незлобиво, как-то не по-местному открыто, и спрыгнул с облака. За ним плавно спикировали три куриных перышка...

Он приземлился рядом с Тимлом, который опять по¬терял дар речи от удивления, и вынул из кармана зеркальце. Тимл никогда раньше такого зеркальца не видал: оно было похоже на перламутровую раковину. И курточка на парне была необычная; ярко зеленая, с золотыми пуговицами (а в этом городе все одевались в серое, очень практичное).

Парень попрыгал сначала на правой, потом на левой ноге: ему было холодно, он был босой. Взглянул он еще раз на Тимла и протянул ему свое зеркальце. Бедный мистер Тимл! Стоило ему только раз взглянуть в это зеркальце, и не¬возможно было уже оторваться: он отражался в перламутре таким молодым и красивым!

А парень, приплясывая, направился в город.

Если бы Тимл на секундочку оторвался бы от само¬созерцания, он бы увидел, как и с других облаков спрыгива¬ют такие же странные люди в ярких курточках и идут к реву¬щему машинами городу. Никто в спешке не заметил их появ¬ления, и они дошли до городской площади, в центре которой застыл бронзовый уродец на бронзовом уродливом коне. Там. обнявшись и покачиваясь в такт, они запели песню, припевом которой были слова, произнесенные Тимлом: «Слезай с моего облака!». Замолкли все машины, плотники позабыли о своих молотках, аптекари - о своих порошках, и только два пузати¬ка-миллионера продолжали ссориться из-за закатившейся под стол монетки. А Главный Ювелир выпустил из рук солнце, которое сразу же вернулось на небо и засветило ярче преж¬него. Рухнул мост, застонала, рассыпаясь, фабричная труба, и на небе расивела красавииа-радуга...

В страхе закричали клерки, бросаясь к бомбоубежи¬щу, попадали в обморок модистки, и только страж мэрии не мог понять, в чем дело...

Он дико вращал глазами и все время делал винтовкой «на караул».

Босоногие гости шли по улицам оцепеневшего от ужаса города и, прикасаясь к тяжелым чугунным воротам, превращали их в пепел. Их прикосновение пробуждало от пыльного сна чахлые цветы, а грязные закопченные домища становились маленькими чистенькими домиками. Зазеленела трава на вытоптанных газонах, и забили высохшие город¬ские фонтаны. Замурлыкали опечалившиеся вроде бы наве¬ки голодные коты, и пошли выдавать трели за трелями вос¬торженные канарейки...

Обливаясь потом, Главный Ювелир добежал до шта¬ба генерала Хорза.

- Они украли солнце! - завопил он, брызгая слюной, - они поют песни, они разрушили тюрьму, они сажают цветы, они отдали наше золото нищим-попрошайкам и хотят высе¬лить мэра из дворца. Это ужасно! УжасноП Ужасно!!!

- Это - ррреволюция, болван! - рявкнул генерал, - мои пушки заставят замолчать этих дряней, мои солдаты прой¬дутся шрапнелью по их сорнякам! Я покажу им, как воровать чужие облака!

.,. Поужинав калорийными булочками с изюмом, они укладывались спать на ступенях памятника бронзовому уродцу, Им будут сниться всадники на красных лошадях с серебряными сбруями, белые города с веселыми флюгерами на крышах и много-много звенящих солнечных лучиков...

Тявкнули пушки, забормотали пулеметы, закричали в дикой радости сопливые клерки, вырываясь из пасти бомбо¬убежища и размахивая тросточками. Они набросились на спящих хиппи и принялись колотить их. избивать и топтать, повизгивая от восторга. Они вырывали цветы из длинных во¬лос и разрывали их на миллион кусочков. Они рвали краси¬вые курточки, и треск разрываемой материи с уханьем пушек генерала Хорза был для них прекраснейшей из музык.

Пришельцы уже не подавали признаков жизни, а клерки продолжали дубасить друг друга, ослепленные видом красной горячей крови.

Только один парень (тот самый, в зеленой курточке) смог уйти от солдат генерала. Он бежал из последних сил, сжимая в руне губную гармонику, бежал туда, где дремало облако М234567890а...

Когда Тимл увидел, как кто-то опять покушается на его собственность, он бросил на землю зеркальце и крикнул:

- Эй, ты!!! Слезай с моего облака!!!

Но никто не ответил ему.

Пошел дождь, необычный, горячий, он смыл кровь с мостовых города, он выжег газоны и высушил фонтаны...

А они опять схватили радугу, спокойную и доверчи¬вую, разломали ее пополам...

1969 г., 23 октября

Много дет спустя это облако, на котором отбыл в неизвестном направлении длинноволосый бунтарь-не¬удачник, трансформировалось в моем воображении в кровавую тучу над городом Норфолком... О странном происшествии с полком англичан и о кровавом дожде спела героическая группа «Ария», не догадываясь о моих операциях с временем. Но это уже совсем другая исто¬рия...

прошло время, и закончилась музыка,

Прошло время, и закончилась радуга -

Оборвалась гнилой веревкой,

а не струной...

Как мы ходили по ней на тот берег

по грибы да по ягоды?

Как мы бежали по ней на тот берег по грибы да по ягоды,

Рисковали бедовой своей головой?!

МЕТРО

или

все началось с

«Високосного лета»

Не горели бы торфяники тем летом под Москвой - не было бы меня такой, какая я есть сегодня. Для кого-то -культовая металлическая тетушка, для кого-то говнопопсовая одиозная троекратная стерва, заплутавшая в первородном хиппизме. Не проберись я обманом в 1972 году в архив Госфильмофонда в Белых Столбах, не посмотри там черно-белую копию "Беспечного Ездока" в компании с узбекскими режиссерами - опять же не было бы меня такой, какая я сегодня... Не познакомься я случайно с Александром Кутиковым ( не помню, где, надо бы уточнить), и не приведи он меня в группу "Високосное Лето" - не было бы "Реквиема Землянике, Растоптанной в Августе", перелившегося чуть позже забродившим ягодным соком в "Реквием Памяти Джона Леннона", не было бы несколькими годами позже того самого "Круга", который кто только не замыкал-размыкал, кто только не начищал до блеска, да к которому кто только языком в мороз не прилипал!

Метро. Лучшее время суток люди проводят под землей. Видимо, привыкают к той атмосфере, которая ждет каждого человека в самом конце пожарной лестницы жизни. Возможно, там, где поверхность украшена разнофасонными крестами и истоптана матерыми кладбищенскими кобелями, внизу даже есть пересадка со станции на станцию. Например с "Тренировочной Вечности" на "Вечность Абсолютную". Но, по системе сугубо внутренней связи, возможные эскалаторы наверх Великий Распорядитель приказывает включать только на Хэлловин.

Частенько, покачиваясь на сиденье московского метро, я украдкой разглядываю сидящих передо мной женщин - в норковых шапках, в добротных пальто с воротниками из того же многострадального зверька. На дамах так много золота, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не осведомиться тоном толстяка Карлсона: "Мадам, а не расположен ли случайно на Вашем частном огороде частный Клондайк?". Женщина лет тридцати - дочь, точная копия своей матери, даже химическая завивка сделана одним мастером, а внучка матери этой дочери (дочь дочери этой матери) - трогательный слепок со своей матушки (или бабушки?). Я представляю, как при таинственном слове "Клондайк" у почтенной матери стандартного семейства вытягивается лицо, по лбу идет зыбью целое Охотское море - происходит мучительная работа мысли по выковыриванию джеклондоновской заснеженной равнины из порабощенного соусом "Анкл Бене" и памперсами сознания. На какую-то долю секунды мне кажется, что диверсия против кухонного истеблишмента успешно завершена и исполняющий обязанности президента страны даже обещает замочить меня в сортире за преступление против основной ячейки государства, - яркая искра вспыхивает в глазах метроженщины, выцветших от созерцания отбеливающей всю жизнь одну и ту же мужнину рубашку тети Аси. Неужели FLASH BACK?! Неужели я победила?!. Если бы...

Метро. Залетные воробьи, ставшие подземными экс-надземные дворняжки, бесплатно катающие свои хвосты по кольцевой, разнокалиберное ларечное бабье... Вьетнамцы, торгующие дешевыми египетскими кошельками и не помнящие трогательного дядюшку Хо. Липа кавказской национальности, настороженно зыркаюшие по сторонам в ожидании проявления столичной несправедливости. Все как один красавцы... Потом, при очередной попытке пропитать землю красной жидкостью под названием "sangre" - "кровь" (по-испански звучит действительно кроваво и провокационно), кто-то из них будет лежать, босой, со щетиной на посиневшем лице, повернутом к центру неба-¬шатра Аллаха...

Метро. Но не мюзикл "METRO". Будни, В рюкзаке одиноко болтается компакт "IRON BUTTERFLY", музыка группы моей бестолковой, но отдающей виноградом и одуванчиками, юности. И зачем мою щеку тогда оцарапало это железное насекомое? В ранку попал яд "сан-францисского", придуманного нами, безумия, и в генной системе произошел чудовищный сбой...

У сидящего рядом со мной бомжеватого на вид дядьки - консервы "Вискас" для кота Бориса и свернутый в трубочку церковный календарь в прозрачном пакете...

Чем чаще я езжу в метро, тем сильнее мне хочется стать вот такой норкозолоченой теткой, с ее предопределенностью во всем: от унитаза до катафалка. Или дядькой с печально отсутствующим передним зубом. На городской свалке, откуда родом этот дядька, летают, словно голуби, белые бумажки, бомжи заваривают чифирь, у этих людей своя любовь в картонных домишках и своя ненависть у колоды для рубки дров.... Что им алоэ, точно ртуть, или громко, напоказ, матерящиеся девицы из модного для якобы продвинутой молодежи журнала... Стоп! У таких девчонок во вторник-среду, после очередного выплеска матерщины, вырастут рога. Не сказочные рожки с золотым ободком, как у эсмеральдиной козочки из "Собора Парижской Богоматери", а здоровенные, покрытые паутиной и мхом-лишайником рожища... Рахитичные лобики с такими мощными лесными украшениями будут перевешивать пока еще не умудренные целлюлитом девичьи задницы, и выпендривающиеся девицы будут то и дело шмякаться припудренными мордочками об асфальт. Дальше - больше! (Я даже начинаю ерзать на кожаном сиденье от нетерпения - побыстрей закрыть глаза и все увидеть! Дядька боязливо отъезжает от меня сантиметров на десять, решив, что соседка у него - блохастая метростопщииа, а норковая мама-бабушка начинает громко выговаривать норковой внучке-дочке за то, что "у тебя в попке - шило, а может, и того хуже - глистов набралась от папкиного барбоса...".)

Воображаемое антиматерное ороговение населения начинается с Пушкинской площади, с легендарной Пушки, где в далекие советские времена нами было выпито море портвейна и можайского молока. Мощные отростки вырастают на лбу даже у тех, кто произносит вроде бы невинное слово "Блин!". Рогатых все больше и больше.., Люди в авто вынуждены высовывать головы в открытые окна - архитектурные излишества портят обшивку салона машин и вот-вот проломят крышу.

Паника начинается не сразу. Первой хватается за измененную модификацию лба богема как самая чувствительная часть любого общества. Падают на поя театров хрупкие балерины, успев произнести только "бл...", рок-музыканты на репетициях недоуменно смотрят друг на друга, и с их щек совершенно исчезают все оттенки жизни, а их суеверный нежный плач о рогульках-вешалках не может воспроизвести даже гитара дядьки Харрисона. Девчонки, таскающиеся от безделья за своими рок-кумиренками, сначала пытаются удалить наросты при помощи пилки для ногтей, потом переходят на ножовки. ''Не-е, от гонореи такого не бывает!" - говорит одна. " X... знает, что такое, -хнычет другая, -- вроде при сифилисе все, наоборот, отваливается, а не растет!" В задумчивом одиноком панке просыпается историческая память: сладострастно мыча, он чешет ненаучным образом приобретенную красоту короля леса о фонарный столб за спиной угрюмого Гоголя...

Количество рогатых растет с катастрофической скоростью, в небывалой геометрической прогрессии. И вот уже они задевают друг друга, входят в мертвую сцепку. Движение транспорта прекращается. Матерящиеся граждане цепляют друг друга ветвистыми тяжелыми рогами, образуя над территорией РФ трудно проходимый для солнечного света замшелый резной каркас. Совершенно непонятный и загадочный для инопланетян, глядящих на Землю из Космоса...

Апокалиптическую картину ороговения большей части населения моей нецензурно клокочущей Родины венчает появление у Елисеевского магазина гения • баритонального тенора Градского. Александра Борисовича: самого лучшего рок-певца, рок-композитора, рок-поэта, рок-журналиста, рок-аранжировщика, рок-продюсера, рок-звукорежиссера, просто режиссера, рок-мыслителя, рок-юриста, рок-художника, рок-хормейстера, рок-трибуна, рок-визажиста, рок-печника, рок-пекаря, рок-газонокосильшика, рок-водопроводчика и строителя мифической усадьбы в Алабино. Он всегда был настолько виртуозен в матерных руладах, что Великий Распорядитель, копившийся на мою милую шутку ''будешь такие слова говорить - рога к утру вырастут", превратил маэстро в весьма упитанного никем доселе не виданного ЕДИНОРОГА, не совсем, правда, белого Градский переливался перламутром... Нарост на его гениальном лбу, который мне очень неудобно называть "рогом", лихо закручен по часовой стрелке и являет собой некое подобие уникальной раковины из глубин Карибского моря (представляю, как Борисыч в гневе начинает подпускать из ноздрей дымку, как до невозможности таращит свои зеленовато-болотноватые глаза и обрушивает на меня всю громаду наработанного, услышанного, домысленного, взлелеянного).

Метро. Разочарование. В вагон вошел конопатый шкет, сказал другому конопатому шкету ''Блин" - а рожки-то и не выросли. В силу принципа справедливости переплавляю Единорога обратно в маэстро Градского и отправляю его вылеживать свои нетленки на антикварный кожаный диван... Неожиданно в нос ударяет коварный запах хорошо забытого прошлого - аромат братания океанского прилива у гаванской набережной Малекон с дешевым кубинским табаком, так напоминающим плохо просушенное сено. И вагон московского метро пулей вылетает из мрачного тоннеля на водный серый простор с белыми барашками, пьяные советские моряки материализуются у двери с гестаповской надписью "Не прислоняться!" и начинают раскачивать хлипкое сооружение, глупо ухмыляясь и потрясая в воздухе бутылками ''Столичной"... Сквозь эту закрытую дверь просачивается длинноволосый и усатый Кутиков, такой, какой он был целую жизнь назад -- в полосатых клешах и широкополой шляпе, усаживается напротив меня и разворачивает белое банное полотенце с надписью "Даешь Високосное Лето!". Кутиков еще не так похож на уставшего от жизни Эрика Клэптона, помнит номер моего телефона, любит жевать на кухне белый хлеб с кабачковой икрой, и до исторического "Поворота" пока еще далековато...

..."К.К.К." - Куба, Кутиков, кабачки...

Из песни "Размышление", первой, написанной для группы "Високосное лето", запомнился почему-то припев; "Я найду ключи к сердцу памяти/Разбужу, качну пыльный маятник/ Цепи лет сниму с лестниц времени/ Пусть услышит мир сказанья черных солнц!". Три согласных отчаянно плохо пропевались в конце, слышалось "сказанье черных сов", а иногда и вовсе - "сказанье черных со". Но мороз по коже почему-то пробегал... И пыльный маятник до сих пор не может успокоиться.

''Похититель Снов" появился именно в Гаване, впрочем как и "Лавка Чудес". Магнитофона тогда у меня не было, а так называемую "рыбу" Крис Кельми изобразил трудночитаемыми закорючками на бумажке весьма сомнительной прочности. "Гениальную" мелодию високосников, засевших на базе в районе Павелецкого вокзала, из моей памяти напрочь выбила тоска по московским пельменям и сосискам, и я придумывала песни на свой гаванский страх и кубинский риск.

Бойцы славной революционной армии уже которую ночь ожидали нападения надоевших своим обнообразием американских червяков со стороны океана, бинокли сроднились с их глазницами. Я фантазировала, что великие стражи революции так и ложатся спать с приросшими к лицам биноклями - новая революционная пытка, помимо заучивания наизусть "Как закалялась сталь" Николаса Островского и поглощения подгнившего риса в пахнущих мочой революционных столовых ( воду на острове то и дело отключали, и в постамериканских унитазах жилых домов, гостиниц, министерств часами лежали кучи несмываемого дерьма...).

С балкона своей комнаты отеля для иностранных специалистов я наблюдала, как напротив мучился на посту боец комитета защиты революции, в кальсонообразных белых портках и рубахе. Ему давно уже было наплевать на коварных янки, третью смену он видел себя в объятьях смуглявой сеньоры, которая, по местным правилам хорошего поведения, снимала бигуди только на ночь, ради него, любимого.,. Днем дамы всех возрастов рассекали раскаленную безжалостным солнцем местность, соорудив на головах бигудинные башни и покачивая аппетитными попками, затянутыми в чудовищно скроенные брюки из розового советского вельвета...

Голодный cubano никак не мог удобно пристроить свое туловище на маленьком подоконнике вечно закрытой продовольственной лавки, которую он охранял. А я любовалась величественной лунной короной. И чем дольше я смотрела на нее, тем быстрее растворялись в бархатистой темноте, наполненной шуршанием листьев банановых пальм, боец CDR (Comite de la Defensa de la Revolucion), зенитки на набережной, Антонио Масео на бронзовом бешеном коне и странный дом с балкончиками, похожими на гробы. Местные врали утверждали, что эту специфическую домину отмахал безутешный банкир, у которого сынишка утонул, купаясь в шторм у родной набережной.. 18 этажей-ярусов из гробов с нарисованными на них чайками и синими волнами. Малеконовская шизофрения, сдобренная пинтой крепкого пива "Волчья голова".

Вокруг Кафедрального собора, где покоится прах морехода Колумба, уже бродили подлунные кошки, очарованные звуками блюза, которые извлекал из расстроенного рояля такой же лунный негр, и неслышно скользил по брусчатке похититель снов, раздатчик бесплатной контрреволюционной бессонницы,.. Сначала мне казалось, что у него должно быть лицо того сутенера-китайца, который внезапно высунулся из ниоткуда в кромешной тьме южной ночи и, брызнув вонючей слюной, пискляво прокричал моим пьяненьким спутникам: "Мучачу хочешь?!". И заржал, обнажив безобразные беззубые десны, покрытые какими-то черными пятнами.

ПОХИТИТЕЛЬ СНОВ

(октябрь 1977 года, Гавана)

Через арку ворот ночь бродягой войдет,

Похитителя снов криком сов позовет,

Расплескает луна бледный, мертвенный свет,

Потушив быстрый танец хвостатых комет...

Забирает сны тайком,

Прячет в драный балахон,

Вместо снов вливая пустоту,

Слышит город странный смех,

Похититель снов ласкает темноту...

Он завалит всю площадь осколками сна,

Влезет в дом лилипутом с лицом старика,

Черной кошкой застынет, готовясь к прыжку,

И трусливой гадалкой нашепчет судьбу

(здесь музыка убыстрялась, Крис входил в

раж и начинал завывать, как плохо

продезинфицированное привидение).

Все боятся забыться обманчивым сном,

Страх крадется по улицам лунным дождем,

Черный карлик играет хрустальным кольцом,

Похитителя снов зазывая в ваш дом...

"Дорогая бабушка Рита! - писал Кельми 30 октября 1977 года, по гордому адресу: Республика Куба, Гавана, Посольство СССР, ГКЭС, группа МГА, после получения текста "Похитителя", - уполномочен от себя лично и всего коллектива поздравить Вас с гениальным (не боюсь повториться и быть банальным) текстом. Когда я его прочитал, перед глазами возникла картина, ни с чем не сравнимая по своей яркости и натуральности. Я увидел нечто необычное, невиданное ранее. Несущее на плече драный мешок, в котором что-то шевелится и колеблется. Дальше описывать не буду - долго, но можешь мне поверить: Я ЭТО ВИДЕЛ. Залитый бледным светом, спящий город снился мне 2 ночи... После "Лавки чудес" и "Похитителя снов" я пришел к выводу, что тебя (извини, пожалуйста) нужно держать на Кубе - стихотворения получаются более образными..."

ЛАВКА ЧУДЕС

(НА ПРОДАЖУ)

(8 октября 1977 г, Гавана)

Пусть звон часов уронит полночь -

Входи смелее в лавку чудес,

Желанья все тотчас исполнит

Хозяин лавки - юркий бес.

На продажу -

Сотни вещей.

Для продажи -

Души людей,

На продажу -

Радость и боль,

Здесь товар любой...

(бой, бой, бой)

Вот - плащ невидимка,

Вот - чей-то портрет,

Здесь купишь полмира

За горстку монет.

На продажу -

Рота солдат,

На продажу -

Сорок щенят,

На продажу -

Радость и боль,

Здесь товар любой...

(бой, бой, бой).

Ты только успей разобраться - что нужно для счастья,

Корона владыки Вселенной иль посох бродяги.

Ты только успей разобраться - кто нужен для счастья!

Исчезнет утром лавка, Исчезнет скоро лавка чудес.

Отсюда уходят с пустыми руками так часто,

От жадности все перепутав, забыв свое счастье,

Из лавки выходят с покупкой волшебной не часто,

Исчезнет утром лавка, Исчезнет скоро лавка чудес...

Белый и желтоватый мрамор памятников столичного кладбища врезался в ослепительное голубое небо Гаваны. Целый батальон недосягаемых для червей ангелов, целая дивизия истонченных печалью о Сыне мадонн. У входа продавали роскошные живые цветы - для мертвых, живым положено ставить в комнатах икебаны из цветов искусственных. Иссиня-черный негр в зеленоватом комбинезоне обнимал покосившийся фонарный столб, как-то неправильно размазывая по лииу слюнявую улыбку. Розовые губы растягивались, растягивались, и могли бы, наверное, зацепиться за горизонт, изнывающий в предвкушении шторма. Негр был под кайфом. Местная полиция ходила по средневековым улочкам, исправно задирая головы вверх, пижонские фуражки то и дело падали на заплеванные ночными сутенерами и проститутками тротуары - блюстители порядка высматривали на балконах и окнах горшки или ящики с ядреной травкой, марихуаной...

- Ох, не заглядывай туда! - кричала мне слоноподобная негритянка, складывая щепотью пальцы-сосиски. Я стояла у колючей (но цветущей) изгороди и словно завороженная не могла отвести взгляда от каменного существа с тяжелыми крыльями в нише небольшого наглухо заколоченного коттеджа... Что-то в этом недоангеле не давало мне покоя - асимметрично расположенные слепые глаза? Слегка опухшая правая щека - намек на мраморный флюс?

- Ох, не смотри сюда! Ох, не ходи ты к ним, chica! -продолжала блажить тетка. колыхаясь и вибрируя окорочками под изрядно вылинявшим желтым трикотажем. - Они пьют здесь кровь младенцев-ангелочков наших, невинных крошек, они и птицам здесь головы откручивают, в наше голодное время... Враги человеческие!

Гнездо местных вудуистов не реагировало на вопли слоноподобной сеньоры ни голосом, ни скрипом двери, Духи на время прикрыли лавочку и отказались от конфет, благовоний, крови... Только на дне давно нечищенного бассейна, на кучке сухой листвы, лежала не то веточка, смахивающая на куриную лапку, не то сама скрюченная куриная лапка...

Метро. Вдруг выстреливает забавная мысль - мне совсем не хочется выходить наверх. Не хочу видеть толстопузиков с вживленными в их уши мобильниками, не хочу видеть похожих на отмороженных рыб продавщиц в дорогих магазинах-аквариумах, не хочу видеть попрошаек -с младенцами, собаками, костылями, бельмами, чирьями, орденами, не хочу видеть убитый китчевым зверьем Манеж и удивительно холодный и неправильный Храм на месте ямы с намертво хлорированной водой. По ночам тень проклявшей это место матери-игуменьи потихоньку просачивается через стены Пушкинского в тот зал, где летают загадочные "Чайки над Темзой".

Я пересекаю перрон, сажусь в другой вагон и еду в обратную сторону. Опять навстречу запаху коктейля "Гавана Либре": в высокий стакан налейте темного рома и кока-колы, бросьте кусочек льда и ... VENCEREMOS! В музее Революции, где-то за спиной сидящего вечным каменным сиднем Хосе Марти, в банке со спиртом на всеобщее обозрение вождь кубинской революции выставил отрубленные кисти рук своего друга Че Гевары. Скрюченные пальцы. Запекшаяся кровь. Кубинские пионеры, которых подводили к банке с целью преподать урок мужества, падали в обморок.