( по неопубликованным интервью Армена Григоряна )

На заднем сидении порядком проржавевшего без положенной профилактики «Пежо» валялась смятая «Санди МОРДИНГ Таймс». Там, в столбце с игривым названием «Умывание», отец Мен-ар (он же Джефф) отчеркнул красным карандашом язвительные строки комментатора Постороннего В.

«В произведениях нескольких последних лет, - неторопливо излагал комментатор, - даже школьник с невысоким коэффициентом умственного развития почувствует, что отец Мен-ар (он же Джефф, он же знаменитая Черная Шляпа) просто-напросто помешан на сексе. Но к психоаналитикам, самым уважаемым людям нашего времени, он не ходок. И не ездок. Более того, умело маскируя свою страсть к половым извращениям употреблением малопонятных для приличных людей жаргонных словечек, отец Мен-ар занялся откровенным воспеванием проституции... Он смакует тему продажных девиц, называя их нежно «женщинами города Роз»... Но роза категорически не может быть символом распутства... Как белоснежная лилия никогда не украсит голову осмелившейся войти в церковь блудницы. Даже под руку с добропорядочным господином. Даже если потупит взор. Даже если решит раз и навсегда покончить с беспутным прошлым, настроившись на счастливую семейную жизнь вдали от привычного греха...».

(Разъяренная тетка швырнула гнусную газету в лицо отцу Мен-ару в тот самый момент, когда он подносил ко рту ложку с овсяной кашей... Каша некрасиво размазалась по небритому подбородку).

Дорога резко ушла влево. Отец Мен-ар чуть было не проскочил нужный ему поворот, но вовремя спохватился.

- Сука ты серая, - громко сказал он, словно именно асфальт был виноват во всех его бедах, - ненавижу!

... Отец Мен-ар не грешил давно. Года полтора. С одержимостью правильной пчелы он таскал в дом пакеты и свертки со съестным, выклянчивая у казалось бы неприступной бабищи в рыбном отделе одну коробочку ароматизированной чешуи сверх положенной для зарегистрированного ребенка нормы. А Спиногрыз рос не по дням, а по часам, и поглощал все, что худо-бедно мог переварить его маленький желудок. По ночам чадо орало жутковатым отнюдь не младенческим басом, то и дело меняя тональность. Отцу Мен-ару чудилось в вопле нечто скрытое, издевательское. Даже дьявольское: словно младенец выводил не бесконечное «а-а-а!», а выдавал нараспев обычные человеческие слова. Нараспев, но - задом наперед. Как и следовало делать слуге Черной Силы.

Черный цвет преследовал отца Мен-ара всю жизнь: черной была коляска, в которую его положила на третий день жизни мать. Дед сам сделал неуклюжий возок на четырех ржавых колесах, обтянув его резко пахнущим траурным дерматином. Другого материала под рукой не оказалось. Черные пеленки - из сутаны прадеда, черные штаны - из плаща отца. Наконец, Черная шляпа - знаменитая на весь город шляпа, доставшаяся по пьянке от странствующего экстрасенса. Иногда черный цвет головного убора отца Мен-ара уступал место синему, иногда - темно-зеленому, болотному, и его владельцу становилось страшно от игры цветов, затеянной тем, чья тень неотступно идет за каждым... Diablo, Diablo... Quien es El Diablo en este mundo maldito e incurable? Vete de aqui, de mi alma, sombra negra, insolita!***

Он мечтал переспать с негритянкой. Еще в школе, когда дрянные мальчишки из 10 класса передавали друг другу, как упавшие линялые флажки, дрянных девчонок из 9-го... Еще в колледже, когда самонадеянных всезнаек щелкали по носу взрослые тетки с тоскующими глазами...

- Старшие сестры, - прошептал отец Мен-ар, нажав на газ (дорога резко пошла в гору), - старшие сестры, горячие руки, Роллинги да розовые слоны на облупленных стенах...

Дразнящая негритянка постоянно появлялась рядом: то пройдет задумчиво, бесшумно, в глубине старого, покрытого ржавыми пятнами зеркала у кровати сестры Тани, то прислонится влажным лбом к двери вагона метро... Только с той, внешней стороны, удивительно повиснув в воздухе, поигрывая в свистящем потоке отлетающего назад ветра черным русалочьим хвостом...

Она приходила во сны, отстраняя ветви полных гноя деревьев, проходя вдоль проволоки, окружающей резервацию, целовала прокаженных и с хитрым видом кивала отцу Мен-ару.

« Soy tan bonita, padre, que las flores lloran, que tus muertos encuentran tus sonrisas vivas... Soy tan bonita, Menar, take me, kiss me, in the Pat cementary!»***

Железные ворота напоминали драконовские зубы, брошенные посреди дороги. Отец Мен-ар добрался туда, куда он так стремился попасть последнее время. Тень невостребованной в юности чернокожей красотки печально звякнула браслетом, отдаляясь в Никуда от плохо закрытого багажника машины...

... - Видите ли, отец Мен-ар, - главврач неодобрительно посмотрел на черную шляпу, которую Джефф, войдя в кабинет, забыл снять, - в головном уборе даже сторож... Даже учитывая Вашу известность... м-м-м... в определенных кругах...

Они шли по длинному коридору. Конечно же, с мутноватыми лампочками под потолком, конечно же, навстречу им попались два дюжих санитара, катившие белую тележку с укрытым белой простыней покойником.

- Хороший знак, отец Мен-ар. Долго у нас проработаете!

- А если мы встретим еще одного?

Главврач почему-то посмотрел на часы.

- Если повезут с другой стороны, то они нейтрализуют друг друга, и мы не сработаемся...

- А если опять навстречу? - отец Мен-ар решил, что работодатель попросту издевается над ним...

- Вы проработаете с нами в два раза дольше, чем я предполагал, - главврач повернул к Черной шляпе желтоватое от света коридорных ламп лицо и рассмеялся. - Вам должна быть по вкусу такая чертовня. Дым, труба, крематорий, смех Сатаны.

Санитарка несла навстречу завернуту. В целлофан чью-то ампутированную кисть руки.

- No comments, - отрубил главврач и, поймав вопросительный взгляд отца Мен-ара, ускорил шаг.

«Начинающему Бетховену мясники-кредиторы оттяпали правую кисть... И он стал сочинять одни басовые партии...».

* * *

Отец Мен-ар никак не мог почувствовать себя стопроцентным сторожем. Не хватало ружья. Не хватало терпения ходить по длинным, путаным коридорам. Наконец, не получалось вопрошать непререкаемым командирским тоном: «Эй! Кто здесь?».

Обычно в часы его дежурства в больничном подвале никого не оставалось. Верхние этажи исходили храпом, стонами, сонным бормотанием, шепотом медсестер, считающих количество прописанных клизм. Чьим-то предсмертным хрипом.

Друзья и мысли допустить не могли, что отец Мен-ар отправится в такое пропащее место, каким считалась эта больница за могучим драконовым забором. Зубы чудовища уходили в небо - и царствовали там до закатной крови.

Телефон в дежурке молчал. Молчал ровно три недели с того момента, как главврач хлопнул нового сторожа по плечу...

- Ну вот, отец Мен-ар, Ваш участок. Так сказать, участок работы. Su zona de trabajo. Кажется так говорят у латиносов? Да не озирайтесь, словно зверь затравленный, - усмехнулся главврач, и в его глазах новоявленный сторож больничного подземелья увидел игривую зеленую искорку, - никто Вас здесь не узнает. Ни-кто! Это именно та порода лягушек, которая не видит ничего дальше собственного болота. Да и у таких, как Вы, есть собственная лужа. Такова действительность, отец Мен-ар. Realidad... Меня иногда просвещает сын, и поэтому мне знаком ваш черный символ, - он кивнул на шляпу Мен-ара. - Кстати... - наступила непонятная пауза, в которую врач попытался вкачать всю мыслимую и немыслимую значимость. - Почему Вы вдруг решили пойти к нам сторожем? - идеально накрахмаленный халат хрустнул, и командир больницы наклонился к уху отца Мен-ара, - кажется в прошлом году здесь... здесь скончалась Ваша матушка?

Запах нашатыря. Эта тварь успела пропахнуть нашатырем в будущем, в прошлом и в настоящем. Почему не травкой? Не портвейном? Тогда с ним было бы легче говорить на равных. Запах конюшни плохо сочетается с ароматом земляники, бэйби!

- Я все-таки романтик, док, паршивый, но уверенный. Вот и решил сторожить память о ней. Я знаю ваши правила и ваш порядок, док... Кладбище, крематорий, колумбарии, крокусы. Все при вас, грубо говоря, не отходя от кассы... У меня не было возможности похоронить ее... как бы это поточнее выразиться...

- По-человечески? Вы это хотите сказать? Но у нас все происходит очень даже по-человечески. Такое обслуживание... Минус транспортные расходы для родственников!

- Ну да, док. Вся линия жизни проходит вокруг одной точки. Проходит и замыкается. У вас и родблок, и госпиталь, и кладбище. Не выходя за пределы одной территории, человеческое существо может быстренько пройти весь путь. Дешево для себя и для родственников.

- Пфе, Мен-ар! - главврач смешно вытянул губы и с присвистом выдохнул воздух. - Мен-ар, Мен-ар... Кстати, просто Мен-ар или все-таки Мен-арм?

- Кому как нравится, демократия торжествует.

- А Homo Sapiens демократ Мен-ар-арм не балуется ли наркотиками? В вашем кругу это принято... - и в глазах дока вновь блеснула искорка. На этот раз хищная. Бойся быка, отец! Твоя шляпа приобретает красный цвет!

... Вена упорно уходила от иглы. Как живая. Кожа отчаянно не хотела боли. Через которую хозяин должен пройти, чтобы погрузиться в облако наслаждения... Но вена не могла убежать за пределы положенной телу оболочки, не могла выпрыгнуть из этого кожаного мешка с гордым названием «Че-ло-век», вытянув за собой все хитросплетения артерий, сосудов и сосудиков. Машинка, начиненная всякой всячиной, гнилой требухой. Гибкая конструкция, развивающаяся из лягушачьего эмбриона и возвращающаяся к червям. Una construccion flexible.***

Но игла сделала свое дело - нашла сиреневую жилку. Напряжение исчезло, и на Джеффа стала спускаться волна. Мощная умеющая повелевать, состоящая из тысяч микроволн. Он непроизвольно поднял руки к потолку и вдруг упал как подкошенный на диван. Где-то, далеко-далеко-далеко, звонил телефон, кто-то смеялся, кто-то нудно матерился. За 2 тысячи световых лет от местонахождения владельца Черной шляпы... И в нескольких миллиметрах от него же...

- А потом я встал, - сказал нью-сторож своему внимательному отражению в квадратном казенном зеркале.

Да, потом он действительно встал и совершил недопустимое с точки зрения исследователей поведения наркоманов - направился к окну. Но Джефф не чувствовал себя птицей, как случалось с другими, и не шагнул за подоконник. Он просто посмотрел вниз и на первом этаже дома увидел... ноги. Свои. Родные. Стоишь себе спокойненько где-нибудь на тринадцатом, а внизу, у подъезда, вылезают твои шузы, прямо на улицу... (Вот он, секрет Алисы, попавшей в страну чудес, и съевшей коварный пирожок!). Топать не перетопать, топтать железяки, не перетоптать... А за спиной великана Джеффа (шляпа - к звездам, шуз - в асфальт) работал телевизор. И, оторвавшись от созерцания собственных (уже божественных) ног, сочинитель увидел, как из орущего ящика вылетают электрончики. Вылетают и разбиваются о его тело. Чпок-чпок-чпок.

«У тебя хорошая упругая кожа, Мен-ар. Ар-мен. Джефф... Мы отскакиваем прочь, но мы и заряжаем тебя - чпок-чпок-чпок. И ты уже чувствуешь себя как Нечто Большее, чем просто мешок с костями и дрянными мыслями. Как Нечто со множеством рук, со множеством ног и множеством голов. И радужная пленка становится следом каждого твоего движения... Чпок-чпок-чпок!»

Тогда он испугался. Старый забияка и любитель окрашивать снег малой толикой неприятельской крови струсил. Джефф вспомнил пытающуюся уйти от иглы вену и ...

«Бог создал мою ткань, зачем же ранить ее?!».

Браво, сочинитель, браво ...

* * *

Главврач закрыл дверь кабинета на ключ. Подошел к сейфу, достал бутылку прозаического портвейна. « Я тот Зомби, который играет на трубе...». Он до краев наполнил пивную кружку, бросил в нее несколько таблеток циклодола. «А ты, Мен-ар, пока танцуешь свои танцы, но потом будешь видеть мои сны...».

- Сторож фигов! - человек в белом халате с вышитой монограммой на кармане сидел на краешке кресла и раскачивался из стороны в сторону, словно сумасшедший медведь-буддист в городском зоопарке перед Нашествием. - Сторож с динамитом в глазах. Тварь богохульная. Они сожрут и тебя, сожрут и не поперхнутся. Мен-ар... Чпок-чпок-чпок, как поют твои электрончики, чмок!».

* * *

- К концу недели мы обычно стараемся выписать больше больных и успокоить тех, кто не подлежит выписке, - косолапая медсестра с отвислым задом многозначительно посмотрела на сторожа. - Вам не мешало бы почаще бриться. Доктор не любит неряшливых сотрудников. Вы, конечно, обходите подвал три раза - утром, днем и вечером. В случае необходимости Вы, конечно, помогаете младшему медперсоналу выполнять неквалифицированную работу ...

- Мыть полы?

- О нет, девочки прекрасно справляются с этим. Отвезти одну-две каталки с успокоенными в южную пристройку. А в понедельник Вы, конечно, отдыхаете...

Со стороны шоссе слышался мерный грохот колес - колесницы опять уходили из города. Отец Мен-ар ничего не знал о том, живы ли его Подруга и маленький Спиногрыз. К телефону там, на крайней точке разлагающейся туши городского чудовища, никто не подходил вот уже три дня, радио передавало Вагнера, а врачи в клинике хранили молчание.

- На всякий случай, - словно невзначай обронила вислозадая сестра, - у нас приказано зарезервировать пятьдесят коек...

Уйти отсюда Мен-ар пока не мог, хотя мертвый блеск кафеля уже вызывал у него дрожь и первобытное желание бить по стерильно чистым плиткам самым тяжелым молотком. То Дело, ради которого Черная шляпа бросил все и всех в превращающемся в подобие лепрозория городе, сделано им еще не было.

Войска проходили город насквозь - как игла через ткань, шило сквозь кожу, ракета через озоновый слой. Мускулистые легионеры, лица которых отливали давно не виданной здесь бронзой, отлавливали на улицах писающих от страха панков и отвинчивали им головы. Особенно безжалостно расправлялись с теми гребешками, у которых были гнилые зубы и которые даже под страхом смерти не могли связать пару нормальных слов, изрыгая привычные для своего слуха и языка непристойности. Последних из хиппаков, не успевших уйти на Восток, светлоглазые солдаты закапывали живьем в горы героина, конфискованного у сдавшейся без единого выстрела наркомафии.

Неизвестно откуда появившаяся сырокопченая колбаса забивалась в глотки старух-мешочниц. Трупы с торчащими из обезображенных ртов бечевками издалека напоминали груды ситцевого тряпья. Рыбью чешую, щедро высыпанную непьющими легионерами из тусклых упаковок на улицы города, смывали в канализационные люки торопливыми потоками водки. Водка на своем последнем пути смешивалась со свободно текущим по канавкам шампанским, настойкой загадочного зеленого тархуна, с марочными грузинскими напитками. У долгожданных алкогольных рек и ручейков корчились в страшных муках исстрадавшиеся от вынужденного сухого закона мужики.

Легионеры под болотно-желто-черными знаменами гордо шли по поверженным телам уже нелюдей, и головы несчастных трещали, как яичная скорлупа. Колесницы вминали тела в городскую грязь. Так складывался непонятный с высоты птичьего полета, но красивый рисунок странного ковра, закрывающего мостовые, тротуары, площади...

Войска проходили город насквозь. Нанизывая плотный от дыхания горячих камней воздух на острие серебряных пик...

... Узкой тропинкой, ведущей от главного корпуса к моргу в окружении мохнатых голубых елей, поле делилось на две части. Справа за лягушками охотились две больничные собаки. Одна - явная вырожденка, игольчатая и потому похожая на черта-пещерника, вставшего на четвереньки. Вторая - редкостный гибрид кого-то с кем-то, с удивительно большими ушами: чтобы лучше ловился ветер. Слева укорачивали жизни все тех же лягушек две больничные кошки...

Иногда животные по негласному соглашению менялись участками охоты. Отец Мен-ар с удивлением отметил про себя, что пациенты не кормили собак и кошек остатками обеда или принесенными родственниками редкими лакомствами. Обитатели этой больницы требовали от главврача немедленного приезда живодеров, не понимая одного - за ловцами собак непременно прибудут бронзоволицие легионеры, не обращавшие пока внимание на скрытую лесом обитель скорбных духом и телом номенклатурщиков.

Над седыми и не очень седыми головами узников единственного корпуса оголтело носилась жажда греховной любви. У отца Мен-ара сложилось впечатление, что даже умирающие, отгороженные от еще живого мира плотными белыми ширмами, отходили в мир иной с явным сожалением о том, что не успели перещупать всех медсестер или обслюнявить всех медбратьев.

Пожилые дамы, с трудом перетаскивая 102, а то и все 110 кг собственного мяса, намекали на вероятность больничных романов со склеротичными ветеранами Великих Государственных Интриг... Ветераны, в свою очередь, ловили нестойкие женские души рассказами о роскошных палатах-одиночках, о паре-другой мензурок спирта, своих былых постельных подвигах в закрытых для плебеев-колбасолюбов санаториях.

Вислозадая старшая сестра ловко расставляла сети самому отцу Мен-ару, то и дело жалуясь на одиночество.

- Ах, отец Мен-ар, - говорила она, ласково касаясь руки сочинителя и быстро-быстро перебирая по коже пальцами, - не судите этих людей слишком строго... Кто знает, сколько нам отпущено Господом? Да и радости так мало в этой жизни. У кого жена тяжело больна, у кого муж, а кто и вовсе не устроил свою жизнь...

«Мен-ар, - голос Подруги, прорвавшийся вчера словно из небытия, был тусклым, скорее, неживым. Мен-ару показалось, что с ним разговаривала какая-то адская машинка, подключенная к изобретенному легионерами Утешителю, - Спиногрыз не хочет той чешуи, которую приношу я. У нас появились мыши, а колесницы не уходят из нашего двора. Легионеры держат в страхе жителей наших домов и затаскивают к себе девчонок. Твою маму не вернешь, а нам хотелось бы все-таки пожить еще...».

- Вы совсем не слушаете меня, - медсестра капризно (как ей показалось) надула губы и сразу стала похожа на кусок плохо пропеченного теста, - а ведь я чувствую Вас... Я чувствую, что Вы - не просто сторож...

- Да, я еще - Черная шляпа! И я - не джентльмен, а Вы - не леди... Стало быть, нам незачем надувать друг друга!

- Не понял, - напряглась и отчаянно забасила вислозадая, заговорив о себе почему-то в мужском роде, - не понял...

- Один как буйвол, другой как жираф, бери любого, и тебе будет в кайф... - «в кайф» у Мен-ара получилось шепотом.

Медсестра налилась чем-то преступно багровым и стала медленно надуваться, на глазах превращаясь в гигантский шар. Еще секунда и ... (Мен-ар даже зажмурился, четко представив себе этот сюр) она поднялась бы под потолок, не будучи йогом. Или лопнула бы, размазав внутренности по отчаянно белым стенам.

- Вы - псих, Мен-ар, Ваши справки о состоянии здоровья - липовые. Я буду вынуждена доложить доктору... - басило готовое лопнуть пунцовое существо.

-О’кей, систер, доложите, но - в понедельник! Если у Вас получится... - он плюхнулся в инвалидную коляску с надписью «Урология» на спинке и не спеша поехал к выходу, ловко объезжая углы и банкетки.

В 425-й комнате он попал в облако запахов: аромат увядающих роз смешивался с резкостью камфоры, дурманом валерьяны и чем-то еще, сладковатым и тошнотворным. Но комната была пуста. Ни ваз, ни капельницы, ни пузырьков. Все тот же холодный кафель, белоснежная кровать, привыкшая катапультировать остывшие тела на металлические каталки.

- Ма? - осторожно спросил пустоту Мен-ар, дотронувшись до серебристой цепочки у кнопки с надписью «кислород», - ма?

( - Никогда не тревожь тех, кто умер, Мен, - Наставник отпил настой зверобоя из большой глиняной кружки с ярмарочной надписью «Хай живе радяньска Аргентина!» - Comprendes, chiquito& Ни голосом, ни жестом! Не нарушай их покой, не заглядывай за занавес жизни в надежде безнаказанно вернуться в зал и думать, что ты устроил безобидный пикник в загробном мире. Мертвые начнут приходить и мучить тебя, постоянно напоминая о своем присутствии вздохами и свечением контура...

- Чтобы говорить, - начал было Мен-ар, рассерженный внеплановой лекцией Наставника, от которого в этот час он ждал веселенького рассказа о роли некогда существовавшей коммунистической партии в деле развития русского рок-н-ролла...

- Да, ты прав, для того, чтобы говорить так, надо самому испытать на своей шкуре прелесть общения с усопшими, - Наставник небрежно перекрестился, сделал еще один внушительный глоток и блаженно улыбнулся, - не портвейн, конечно, но лечит здорово! Так вот, chiquito, я знаю точно - ОНИ могут превращаться в светящийся контур...).

- Мама? - отцу Мен-ару показалось, что у окна кто-то есть. Или что-то.

Легкое потрескивание... Быстрые щелчки. Искра, повисшая в воздухе. И - словно наэлектризованная проволока согнута невидимым монтером, строго следуя очертаниям человеческого тела.

Перед Мен-аром сфокусировался светящийся контур сидящей в углу женщины.

Мен-ар почувствовал, как холодеют руки и под шляпой шевелятся волосы. За спиной бесшумно отворилась дверь и мимо испуганного сочинителя проплыл, не касаясь покрытого линолеумом пола, еще один контур. Высокого худого мужчины.

- Святой Варфоломей, - вырвалось у отца Мен-ара, - свя...

- Не трогая его, Джи, - ему показалось, что голос исходит со стороны контура женщины. - Если с ним что-нибудь случится, мой источник иссякнет...

- Нечего шляться, - вроде бы отозвался мужчина, вальсируя вокруг женщины. Синеватые искры очерчивали его грациозные па, - зачем ему понадобилось шляться здесь накануне...

- Тс-с-с, - искрящийся палец застыл у едва обозначенных губ, - она за дверью...

- Ма?! - запах камфоры ударил в нос... Розами в комнате больше не пахло. Играть в интернет казино с хорошей отдачей на игровых слот автоматах.

Вислозадая медсестра с красными пятнами на скулах по-гадючьи уставилась на Мен-ара.

- Сторожам, как низшей категории сотрудников, запрещено входить в номера, - зашипела она, оттесняя предполагаемого противника к стене мощной грудью.- Сторожа обязаны возить бывших живых на служебных тележках, проверять печати на урнах убежищ для бывших живых, вызывать Службу собачьей зачистки и сто-ро-жить, сто-ро-жить...

Ярко красные слюнявые губы почти касались его лица. «Она выпьет меня, - мелькнуло в голове у Мен-ара, - высосет меня, как миленького... Надо спасаться... Надо двинуть ей хорошенько...».

Он глубоко вздохнул и со всей силой ударил вислозадую в левый висок кулаком.

- Родственников у нее нет, - появившийся в сумеречной комнате контур-мужчина склонился над лежащими некрасивой кучей у ног отца Мен-ара неподвижным телом в белом халате, - значит, никакой энергетической подпитки... Значит, парень, никакого последующего присутствия. Мы сделаем ее пеплом, а завтра утром сестра-хозяйка пропылесосит эту палату, - контур издал противный звук, напоминающий рев будто бы проснувшегося пылесоса, - и втянет эту стерву в свою машину.

Отец Мен-ар, мастер центральной и областной чернухи, понял: еще мгновение - и он свихнется.

В пахнущем хлоркой служебном туалете его рвало минут пятнадцать. До желчи.

В 23.05. отец Мен-ар спустился в консультационное отделение, звеня связкой ключей. В его обязанности входила не только доставка «успокоенных» в ритуальный зал, но и проверка кабинетов - хорошо ли заперты двери, нет ли там посторонних, не находятся ли там сотрудники в нарушение установленного порядка.

Чем дальше он шел по освещенному белыми лампами проходу, тем сильнее ощущалось присутствие странного сильного энергетически поля. Неожиданно из 13-го кабинета вылетел с выпученными от ужаса водянистыми глазами дежурный терапевт. Он него исходил синеватый дымок.

- Помогите! - орал он, пытаясь стряхнуть с себя то и дело вспыхивающие искрами руки двух контуров.

Его отчаянный вопль послужил своеобразным сигналом: распахнулись двери многих кабинетов и из них стали выскакивать сотрудники клиники, оставленные на ночь распоряжением главврача. Вернее, их выталкивали из кабинетов. Десятки разнокалиберных контуров волокли сопротивляющихся людей к запасной лестнице, уходящей под землю. В тот самый тоннель... Лифты носились по этажам с такой скоростью, что казалось, еще секунда - и они пробками повыскакивают через крышу в небо. Красные, зеленые, синие кнопки сами вжимались в панель, сами отжимались... Но лифтовые кабинки всегда заканчивали путь в том же подвале - там из едва успевающих открываться дверей обезумевших медиков выхватывали все те же контуры и, улюлюкая, тащили по коридору.

- Шел бы ты, Мен-ар, отсюда, - просвистал огромный контур, в котором сочинитель признал типа, вальсировавшего утром рядом с контуром матери, - все это тебя не касается, - и он ненадолго закоротился на рукав отца Мен-ара. Того слегка тряхнуло.

- Оставь его в покое, убийца! - заволновался возникший из стены женский контур, - он тоже пришел отомстить за меня, за мое истерзанное тело...

- Пфе, Эстер, если бы этот чернушник-самоучка не подпитывал тебя, я бы с удовольствием свинтил бы его в трубочку, - контур явно пижонил: он вытянулся до потолка и прошелся по нему огненным змеем.

- Не волнуйся, Мен-ар, - контур Эстер обвился вокруг сына потрескивающим электрическими разрядами широким поясом, создавая защитную зону, - я выведу тебя отсюда.

- Господи, ма, что делают твои ... твои коллеги? - лучше этого дурацкого слова воспаленный мозг Мен-ара ничего не мог подобрать.

- Коллеги? - послышался тихий смех и защитный пояс заходил волнами, - сегодня ночь нашего суда, милый. Все эти врачи грешили неточностью диагнозов и отправили нас, как они считают, в лучший мир. Обеспечили за счет наших тел работу своим печам, гробовщикам и могильщикам. Сегодня мы накажем их, даже если это будет стоить нам второй жизни.

- Они говорили нам одно, а делали другое, - вновь возникший контур Джи сложил пальцы щепотью и выдал сноп ослепительных искр, - они безнаказанно копались в наших органах и разрушили нашу стройную систему!

«Он был азартным игроком в прошлом, - подумал Мен-ар, стараясь как можно дальше отодвинуться от явно бесноватого контура, - или наркоманом, заводящимся с пол-оборота...».

- У твоего сынка, Эсти, есть всего 15 минут, чтобы свалить отсюда целехоньким и не поджариться вместе со всем этим свинарником. Давай, преподобный, дуй отсюда!

* * *

Главврач, запершись у себя в кабинете, жадно всматривался в зеркало. Он отчетливо различал в нем фигуры немецких рыцарей, тяжело падающих на лед. Его тело содрогалось от ударов. «Руби их! - кричал начиненный вином и циклодолом человек, пытаясь влезть в раму и поучаствовать в битве, - руби их песьи головы!»

Истошный многоголосый вой пронесся по насторожившемуся зданию. Но док не услышал этого вопля. Он с остервенением колотился головой о зеркальную поверхность.

- Впустите меня! Впустите!

Мимо коридора торопливо прошмыгнули два старика-пациента, решившие, что больница наконец-то подверглась нападению пьяных легионеров.

Зеркало треснуло. Черный паук перекрыл Ледовое побоище раз и навсегда. И навеки успокоил главврача, так и не пустив его в прошлое. Блестящий осколок торчал из пробитого черепа то ли обломком королевской короны, то ли обломком рога.

* * *

Отец Мен-ар боялся оглянуться назад. Туда, где у туго закрывающихся стеклянных дверей все еще пульсировал контур Эстер. По законам фильмов ужасов, столь любимых Подругой сочинителя, в этот момент должен был завывать ветер, деревья должны были ломаться посередине, а качественный свинцовый туман должен был венчать картину апокалипсиса местного значения.

Однако ночь суда была на удивление спокойной. И даже нежной. Лишь избыток энергии взбунтовавшихся контуров заставлял светиться 20-этажное здание голубоватым светом. Наибольшее свечение шло по полю, отмечая расположение подземного коридора, ведущего к моргу.

«Одно дело смаковать смерть других в простеньких песенках, - вспомнилось насмешливо сказанное главврачом в день приезда, - а другое - столкнуться со старухой нос к носу, ощутить на своей шкуре ее холодок. А, отец?».

На буро-зеленых газонах у здания больницы лагерем беженцев смотрелись два десятка пациентов, выгнанных из люксов неведомой силой. Ничего не понимая, они глядели на источающий неземной свет главный корпус. Одни тихо молились, другие, наоборот, плотно сжимали губы - так, что сводило скулы. Третьи улыбались, давно потеряв чувство реальности. Они плавали в заливе оставшегося кусочка жизни наивными рыбами.

Отца Мен-ара била дрожь. Он никак не мог включить зажигание. Из приемника «Пежо» доносился его собственный голос:

Маленькая девочка со взглядом волчицы

Я тоже когда-то был самоубийцей,

Я тоже лежал в окровавленной ванне

И молча вкушал дым марихуаны...

Ты видишь, как мирно пасутся коровы

И как лузечарны хрустальные горы,

Мы вырвем столбы, отменим границы,

О, маленькая девочка со взглядом волчицы...

- Ты еще не шизонулся, дарлинг? - приглушенный женский голос звучал из-за спины. С того самого сиденья, на котором недавно валялся номер «Санди МОРДИНГ Таймс», - да оглянись же, Мен-ар, я не буду бить тебя током.

В зеркальце отражалась пытающаяся улыбнуться трясущимися от страха губами негритянка. С ярко нарумяненным лицом.

«Глюк, - больно стрельнуло в пылающей голове, - глюк пошел...».

- Ну, что же ты? Жми, Мен-ар, жми отсюда! Сейчас они хватятся меня и тогда тебе тоже не уйти живым.

Они рванули с места, за секунду преодолели бетонированную полосу дороги к больничным воротам и помчались по шоссе, изуродованному колесами дежурных колесниц.

Старушка в темно-лиловом пеньюаре бежала за рычащим мер-армовским драндулетом.

- Возьмите меня! О-о-о, возьмите меня, Орлов! Орлофф! Граф Орлофф!!!

* * *

Километров через десять мотор заглох. Радио смолкло. Мен-ар сидел, не шевелясь, боясь повернуться и встретиться взглядом с чернокожей медсестрой. Ему казалось, что все должно кончиться, как в дурном сне, - негритяночка заставит его выйти из машины и на пограничной между летом и осенью поляне заняться с ней разными глупостями, о которых так мечталось в юности. На фоне багрового зарева от загоревшегося в момент оргазма здания больницы...

Сзади шарахнуло так, что машину швырнуло, закрутило, поставило поперек шоссе. Огненный столб обозначил то место, где главврач навечно «успокоил» Эстер. Динамит, привезенный Мен-армом и спрятанный им в подвале, взорвался от контакта с энергией искрящихся ненавистью контуров.

Негритянка за спиной отца Мен-ара глубоко вздохнула, словно освобождаясь от давившей сверху каменной глыбы. Шуршание халата, щелчок и скрип медленно открываемой двери.

- До свидания, Черная шляпа... Я бы на твоем месте ехала на север. К любимым тобой волкам и язычникам. Здесь все кончено.

В зеркальце отцу Мен-ару было видно, как она шла назад, в сторону огненного столба. Как она бросила в грязь белый халат, как она бросила в кювет лакированные туфли. Как сначала растворилась его правая рука, потом - левая. Как ее стройное тело постепенно, со вкусом, впитывала темнота. И как, очерчивая ее контур, вспыхивали искры бешеного, неуправляемого живыми, тока.

Отец Мен-ар добрался до города только к утру. Вернее, добрался до того места, где раньше был город, - контуры домов шевелились от порывов смущенного ветра, контуры колесниц тащили по мостовым контуры людей. Мен-ар сорвал с груди тяжелый серебряный крест и нес его перед собой, отгоняя, как он думал, нечистую силу.

К Подруге и Спиногрызу идти было бессмысленно - их контурам Мен-ар был не нужен...

И он повернул на Север ( или туда, где по его представлениям был Север) к волкам и язычникам. К бруснике со льдом.

1991-1992 г.

Москва

Сноски:

*** - Дьявол, Дьявол... Кто в этом мире, проклятом и неизлечимом, является Дьяволом? Прочь отсюда, из души, прочь, черная бесстыдная тень! - испанский язык.

*** - Я так хороша, падре, что даже цветы плачут, что даже твои мертвые обретает свои живые улыбки... Я так хороша, Мен-ар, бери меня, целуй меня, спрячь меня на кладбище для домашних любимцев! - испанский, английский

*** - Гибкая конструкция - испанский

*** - Понял, малыш? - испанский