ЧАЙКО-ЯБЛОЧНЫЙ ДЖОНАТАН

Глупости величиной с червяков
Бредут по песку
Следом за чайкой по имени Джонатан-только-Яблоко…
Обреченность – на выбритых лицах червей
Обреченность – на из гладких попках
(сложность конструкции сего существа
Разрешает смещенье понятий)
Джонатан-только-Яблоко округлился
Джонатан-только-Яблоко перестал кувыркаться?
Механизм его крыльев
Позволяет рулить к пивному ларьку
И стрелять там соленые сушки.
Джонатан-только-Яблоко перестал кувыркаться!
De facto он – яблоко,
De jure он – чайка.
Джонатан перестал чегеварить с подростками
О свободе полета, пролета, прилета, посадки и высадки.
Его перья все больше краснеют,
Достигая незаконного сходства
С кожей тех моряков,
Что отвыкли от бури, подпирая полосатыми спинами
Пивные ларьки в лужах мутной мочи.
Его перья становятся
Глянцевой кожицей законного джонатана,
Взращенного в Венгрии и натертого воском
(во избежании преждевременной смерти),
Печален вид яблока,
Бывшего
Некогда
Бунтующей чайкой
По имени Джонатан.
Многоквартирный дом
Для теменно-пОпковых червяков.

МОРШИБА ЗАПЕЛА

 

Качаясь на гребне высокой волны,
Протянула я руку
И коснулась Луны,
И тогда пришел, и появился человек
С той, другой, стороны –
Ветеран Марсианско-Индейской Войны,
Строитель Великой Марсианской Стены.
Он сказал фамильярно:
«Короче, Марго,
В колбасных обрезках и в жизни
Ты не поняла ни-че-го!
Довольно быть тебе черепахой,
На кой черт тебе это?
Пусть идет себе прахом!
Весь грунт рок-н-ролльный тобой перепахан,
А у него специфический запах –
Не счастья, а подцензурного страха.
Анархисты Безумного Вдоха
Прислали меня за тобой,
Анархисты Безумного Выдоха
Обеспечат в компьютерах сбой,
Чтобы ты смогла с песней снять панцирь свой
За Великой Марсианской Стеной,
Марш за мной !»
Марш не марш,
А Моршиба запела,
И мне стало жаль
Своего несуразного тела…
Корячась на гребне болотной волны,
Протянула я руку – не стало Луны.

* * *

Лунные кольца превращаются в кандалы,
Острые зубы на части рвут рыбу,
Эльфийского хлеба наевшись, не вырастут бунтари –
Они будут вечно плутать в лабиринте детских улыбок.

Деревья вернутся. Но жить они будут не здесь,
Их листья знаменами брошены в черную грязь,
Сигнальный костер разжигает проснувшийся чудом лес,
Вдаль клятвы и гимны лучами уходят навечно от нас.

По отвесной стене
Все
Один за одним.
Мечтали и верили –
Мы победим!

* * *

Знаю, что было в будущем,
Не помню, что будет в прошлом,
На море, под солнцем бунтующем,
Потерянная дорожка.
Наверно, бежал звон предутренний,
Спешил на поминки Заката,
Да водорослями опутанный
Споткнулся… и стал виноватым
В отсутствии радости уличной,
В отсутствии смеха домашнего –
И в том, что просеяно будущее
Сквозь дырочки сита вчерашнего.

Памяти Джорджа ХАРРИСОНА

 

Прощай, Джордж…
Твое облако номер 9
Проплывает над Гангом –
А мои облака –
пока –
на приколе –
Они ниже и тише рангом –
Провисают дождем
над неубранным
русским полем.

Прощай, Джордж…

Колокольчик Валдая
Ничего о тебе не знает –
Но душой понимает,
Что мы ритм потеряли
В бедламе
калифорнийского рая.

Прощай, Джордж…

Ты теперь просто пепел,
Ты теперь просто ветер,
Ты теперь слишком светел,
Чтоб ходить по земле
Да гулять по росе
норвежских лесов,
Не замечая бега часов,
Не разбирая дороги…

Танцуй на ладонях Бога,
Танцуй на ладонях Бога!

Настоящего - в жизни немного,
Настоящих - в жизни немного…
Ты –
один из последних.
Ты –
вышел.
Прощай, Джордж!
Твое облако –
номер 9.
Харе Кришна.

ЛЮДВИГ

Когда чешуя лунных рыб
Оденет поверхность реки
И превратит ее юркое тело в сонату,
Людвиг, оглохший медведь,
Завяжет узлом сквозняки –
И на черно-белые зубы фантазий
Наложит когтистую лапу.

БЕДНЫЙ МОЦАРТ

Бедный Моцарт… А общей могиле
Похоронен на прошлой неделе
Под распевы австрийской метели,
Под присмотром ревнивца Сальери,
Бедный Моцарт… Тебя все забыли.

Хрупкий Моцарт, флейту не слышно,
Волшебства в ней совсем не осталось,
Дон Жуана замучила старость,
В птицелове пружинка сломалась,
Бедный Моцарт…
Кто гений –
Тот лишний.

МИКЕЛАНДЖЕЛО РАНЕН!

С малых лет тихо делать бы серные спички…
Не мечтать о Карраре и белых безмолвных камнях,
Не блуждать в темноте, ожидая божественной вспышки,
Не стремиться зависнуть над пропастью
на скрипящих неверных ремнях.

Микеланджело ранен! За сотни страниц от порога,
Близ которого культ воробьев и голодных дворняг,
Тех, кто делает серные спички, не судят так строго,
Никто не потребует крови из ран
для восставшей толпы – натощак.

Микеланджело ранен… душа мирозданья в подтеках.
… Рядом грохот петард – Рождество к Рождеству.
Микеланджело ранен? Сбегают мальчишки с уроков,
Раз плюнуть в болото истории, ведь ее все равно переврут.

Эй, за сотни страниц от Кремлевской,
Повидавшей затылки Великих, стены
Кто-то делает серные спички, не насилуя мозг свой,
Кто-то катит свой камень,
твой камень,
мой камень,
наш камень…
Микеланджело ранен?!
Да бросьте!
Не видать со спины.

БАБОЧКА

Бабочка опускается на ладонь,
Словно запомнила свой путь заранее,
Я узнаю ее по крыльям,
Хотя не знаю латинских названий,
Бабочки не помнят своих родителей…
Что за короткая, никчемная память!
Но в существо золотистого цвета, поющее лето,
Превратилась моя ушедшая мама…
Она сидела у меня на ладони –
- нереальные крылья –
- невесомость решившей проведать живых –
И шептала о том, что нас любит,
Всех помнит,
И о том, что ей скучно…
В мирах иных.

ПАРТИЗАН

За твой длинный хаер
Тебя прозвали девчонкой,
Ты снял штаны,
Стоя у классной доски,
От вопля училки
Лопнули барабанные перепонки…
А у директора сгорели
На пятках
Штопаные носки.
Свобода!
Свобода!
Свобода!
Это был твой первый партизанский рейд ,
Это был твой смелый партизанский рейд
В тыл врага
Под названьем «Реальность» …

 

ВСЕОБЩАЯ КОРМИЛИЦА

Разве можно идти вперед,
С лицом, обращенным назад?
То ли дело – идти назад,
С лицом, обращенным вперед!
В результате – на месте марш Черномора –
С четвертованием
Севером – Югом – Востоком и Западом:
Четырьмя плоскостями
С номером
Старого бомбардировщика,
Укрощавшего Дрезден,
Но угодившего в Атлантиду.
Меня подводят к обрыву,
Чтобы сбросить к праматери,
Молодые волчата со вставными зубами
И контактной линзой на третьем глазу.
Их поскуливанием Том Сойер
Покрасит забор тете Полли,
Над которым глумятся евразийские сорняки,
Принесенные ветром с запрещенных плантаций
Ренегатов побитого молью Кремля…
Праматерь нехотя ловит меня в полете,
Колыхаясь упитанным телом,
Водружает на безработную пулеметную вышку,
А из волчат плетет себе ожерелье:
Прикрыть в непотребные холода
Непотребно мясистую грудь
Всеобщей Кормилицы.

НЕБЕСНЫЙ ВОЛОНТЕР

Он делал крылья из фанеры и в полнолуние летал,
Она молилась, но без веры, лишь чтобы попик не ругал.
Он строил лестницу на небо, мечтая об экстазе сфер...
Она пекла лепешки хлеба, не зная азбуки манер.
Он сеял лотосы в Нирване, имел патент на третий глаз,
Она любила мыться в бане и пить под липой свежий квас.
Он ритуальный бег индейцев мог увидать на дне озер,
Она ждала красноармейцев, цветами украшая двор.
Он тихо уходил в деревья и нежно шелестел листвой,
Она носилась по деревне за бесноватою козой...
Вот разошлись они небрежно: ей выпал Запад, не Восток,
Там джентльмен приятно-нежный собачкой лег у русских ног.

А он - мостил дорогу в небо,
Но не хватило кирпича,
Упал и умер...
И в деревне не вспоминают Кузьмича.

1996 г.

**********

Лестница случайно упала -
Ее сбил башкой пролетающий мимо не сокол,
а голубь,
Лестница случайно упала,
да так и осталась...
13 ступеней не в небо,
а в прорубь.

ОТБОЙ

Бешенство черных глаз нейтрализуется бешенством синих,
В пропасти между нами завис золотистый камень
не моей мостовой...
Слышу, как горбится ночью земля -
Под ней копошатся сердитые свиньи,
Играет в жучка до полученья приказа хмельной, но честный конвой.
Кто - судья?
Кто - виновный?
Кто - понятой?
Отбой.

* * *

Почему для меня нет места у ног человека
с цыганским лицом?
Его рубаха красна от невидимой крови.
Он сам себе руку к чужому кресту
прибивал нестерильным гвоздем -
В знак протеста против здешних невыносимых условий
(Их никто не носит ни в дверь,
ни в окно, ни в суме.
Они миллионы сограждан надежней надежд повредили в уме -
Протянули под килем абсурда на сыромятном ремне).
Здесь - это здесь! - тридцать знаков милицейских дубинок для протяжного крика -
Евроазия высечена жеваной плетью,
Эстеты-знакомцы слепнут исправно,
смотрясь в глаза преподобного Стинга.
Кто попроще - подключается к линии, названной доктором
"электрической сетью"
(для того, чтобы стать потоком зарядов любви
и в тоннелях проводки клеймить яркой вспышкой свинцовые
лбы...
Потом -
паутина обугленных снов и сетевых одиночеств
роскошно венчает столбы).
Я - в дороге,
Лоб леденеет от недельной, как похолодание, боли,
В ушах - духи неусыпноинформационного радио поставили классные пробки...
Человек с цыганским лицом
кроет крышу цыганского храма
дерзко пахнущим толем,
Чтобы золото, снятое левой рукой,
расплавить в орущей от голода топке...

ТУСОВКА

Отвязка тусовки - безумство бригады шаманов,
Не знающих духов в лицо, но
создавших свой Бубен.
Спирт - на язык. Черный уголь - на хвост.
Хана - трамвайным путям и сторуким тиранам.
Тусовка уже оперилась -
у нее есть свой тост,
но не ГОСТ.
Синие губы замазаны алым.
Грива к гриве. Гребешок к гребешку.
Гребень на знамени, драном от выбитых стекол,
Бусы из пробок, грязь на любимом мешке,
Кентавр единства выедает у циклопа-мента его уставшее око.
Идиоты и барды висят на балконах, как гроздья,
У них есть своя бесконечность.
Им был Бог в помощь роздан...

ВОЕННАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Спи, ангелочек,
Спи на подушечке,
Мама пришьет к ней атласные рюшечки,
Мама споет тебе милую песенку,
Чтобы спалось детки мирно и весело…
Баюшки-бай.
Где-то хипы забивают косяк,
Панк на помойке надыбал ништяк,
Где-то разведчик взял пакостный след,
Дом у дороги стоял… Дома нет.
(Позже разведчик настиг террориста,
«Сплин» выпускает альбом «Alta Vista»)…
Бающки-бай.
Ранний мороз гонит с улиц путан,
Падает с неба башенный кран,
Где-то наркот с песней вводит иглу,
Сопротивляясь всемирному злу…
Спи, ангелочек,
Спи, на подушечке,
Мама пришьет к ней атласные рюшечки.
Спрячет под рюшечку
Классную пушечку…
Спи, засыпай!

КОБЕЙН
(исполняет Ольга Дзусова и хард-группа «СС-20»)

Твой друг и учитель Кобейн из "Нирваны",
Самоубийца, а может быть, жертва,
Его лицо на твоей майке рваной
С тобой несется навстречу ветру,
У твоего бой-фрэнда есть кличка Кобейн.
Ты мне сказала, что лучше бы сдохнуть,
Чем биться в этой крысиной гонке,
И спину гнуть за какие-то крохи,
Когда вокруг жируют подонки,
У твоего бой-фрэнда есть кличка Кобейн.
Ты мне сказала, что в Бога не веришь,
А веришь лишь Курту - он все понял верно,
Сам вышел в раскрытые звездные двери,
Но должен вернуться назад непременно,
Чтоб забрать всех в Нирвану,
Всех, как есть, без обмана,
в джинсах драных,
без копейки в карманах,
грязных, чистых,
трезвых, пьяных,
Курт вернется, чтоб взять всех в Нирвану...
У твоего бой-френда есть кличка Кобейн.

БАЛЛАДЫ & ШАНСОНЫ
Для Ольги Дзусовой

БАЛЛАДА О ЖЕЛЕЗНОЙ ЛЕДИ

О таких пишут книги,
О таких пишут песни,
Мне чертовски хотелось быть с нею вместе,
Говорили, что у нее вместо сердца - кусочек льда,
Что в крови у нее маловато огня,
Но так говорили те, кто не смог
Даже переступить через ее порог,
Она просто говорила им "Вон!"
И на их щеках оставляла печать ее ладонь.
Ей нравился на экране красавец Брюс Ли,
Ее звали Железной Дамой, а не какой-нибудь крошкой,
Не какой-нибудь Натали...
Она подошла ко мне в полночь
И сказала, отпив из стакана:"Бог тебе в помощь!
Мне нравятся твои загорелые руки,
В этом проклятом городе и мухи дохнут от скуки,
Каждый строит свой дом и заборы,
Каждый строит свой дом и заборы,
Уведи-ка меня за те синие горы,
Не задавай мне глупых вопросов, не заводи разговоров...".
Хоть я не был похож на красавца Брюса великого Ли,
Но со мной уехала в полночь Железная Дама,
А не какая-нибудь крошка, какая-нибудь Натали!
Жгли костры, пели песни,
Года три пробродили мы вместе,
Словно нитка с иголкой, горох и морковь,
Но однажды осенним утром
Она поступила по-своему мудро,
Она просто вернулась в мир чугунных заборов и спокойных домов,
Она вышла замуж за почтальона-красавца, двойника Брюса Ли,
И превратилась в обычную тетку,
И превратилась в сварливую Натали.
...

ОНИ ЛЮБИЛИ ВЕТЕР

Она шла по улице, любуясь собой в отраженье витрин,
Она была чертовски красива и дразнила
играющим телом разморенных зноем мужчин,
Она ненавидела их - самонадеянных глупых котов,
Да, она уже была влюблена - в красавца,
потомка мотоциклетных богов.

Она знала точно, что он
ждет ее у церковных ворот,
Они должны были ехать на праздник,
где в кострах жгут опавшие листья,
где веселья водоворот...
И она сшила чудное платье - он любил фиолетовый цвет.
А у него в кармане лежало колечко -
он верил в любовь навсегда, этот веселый брюнет!

Они любили скорость,
Они любили скорость и ветер,
Ветер повсюду - в жизни и в смерти,
Ветер во всем на свете,
Они оба любили скорость и ветер...

Но кто-то в черной куртке шепнул,
чтоб она возвращалась домой,
Его нашли на северной трассе -
мертвый взгляд в бесконечное небо,
в кармане кольцо с бирюзой...
Слишком много врагов у богов, у мотоциклетных богов.

Она закрыла все три окна и все двери,
И упала в объятия снов, на самое-самое дно -
Оттуда никто не вернется, ни ночью, ни днем.

Они любили скорость,
Они любили скорость и ветер,
Ветер повсюду - в жизни и смерти,
Они оба любили скорость и ветер...

А К Т Р И С А

Руки юной актрисы целовали цари,
У которых корона и трон из картона,
Капитаны, теряя рассудок, покидали свои корабли,
И меняли морские законы на ее благосклонность...
Все ее называли “Офелией нового театра”,
Правда, мама дала при рожденьи ей имя “Елена”...
И ее вдаль несло лепестком белой розы Монмартра
По коварной реке театральных интриг и измены.

Дитя Богемы, пленница Богемы,
Из облаков, цветов и легкой пены,
Из вальсов довоенной старой Вены
И музыки влюбленного, воздушного Шопена,
Дитя Богемы,
Спи, дитя Богемы!

Так хотелось любви, о которой писал сам Шекспир,
Но герой милых грез оказался обычным пьянчугой,
Она резала вены, проклиная наш пошлый расхристанный мир,
Но осталась жива - и навеки простилась с любовным недугом.
Как она одинока! Но ее гениальнее нет.
Браво, браво, Офелия! Браво, браво, Елена!!!
Смерть вчера приходила... и зажгла во всех комнатах свет,
Но пока не осмелилась выйти за актрисой на сцену.

ЦЫГАНСКОЕ ТАНГО

Из болот Сингапура к нам явились цыгане,
Напугав глупых баб, стариков и детей.
Они шелком шуршали и громко сыпали бранью,
Не найдя в нашем городе черных коней.

Ведь коня увести - значит спеть гимн свободе,
Песню дикой свободы и дикой любви.
Ведь коня увести -
значит снова войти в кристально чистую воду
из источника безумной судьбы...

Самый старый цыган выпил странный напиток,
Воспарил на секунду над грешной землей,
А потом сплел коня из простых черных ниток
И взмахнул над костром
трижды
смуглой рукой...
Конь ударил копытом, и зажглись в небе звезды,
Рассмеялись цыгане и тронулись в путь,
Я ушла вместе с ними
в край, где светится воздух,
Ни мольбами, ни силой меня не вернуть...

ЯНТАРНАЯ ПЕСНЯ

Девушку звали Яной,
Она ходила в рубахе домотканой,
Не любила лютый декабрь,
А любила волнистый апрель,
Бродила далеко от дома по теплой траве
И мечтала увидеть Великую Эгле –
Королеву Ужей,
Чтоб попросить у нее на счастье
Три янтарные бусины на запястье.

Парня с дальнего хутора звали Яном,
Он ходил в рубахе да штанах полотняных,
И влезал в окно, когда отец девушки Яны
Гнал его в дверь,
Он фальшивыми звуками измучил свою свирель,
Яну чертовски хотелось увидеть Великую Эгле –
Королеву Ужей,
Чтоб попросить для любимой на счастье
Расшитое янтарем подвенечное платье.

Яну прочили в жены вдову,
А девушке Яне – вдовца,
У которых в погребах, чердаках – по 3 золотых ларца,
Да в ночь на Ивана Купалу
Влюбленных украсил из ромашек венец,
Человек в зеленом камзоле
Увел их вглубь моря в янтарный дворец,
Там их поджидала Великая Эгле – Королева Ужей,
В окружении блестящих придворных и лесных сторожей…

С тех пор – ни бед, на напастей,
Янтарь на запястьях,
Расшитые янтарем рубахи и платья,
Кони в конюшне – янтарной масти,
И никто на земле не властен
Разрушить это янтарное счастье!
…Кроме Великой Эгле – Королевы Ужей…

Вей, ветерок,
Вей, ветерок,
Неси запах моря и сосен
За деревянный порог!

ЖЕСТОКИЙ РОМАН

Он музыкантом был, она - телефонисткой,
Заря, закат - меж ними длинный день,
Их жизнь тянулась, как каток, с надрывным свистом,
И, как паром, тащилась по воде.

Одна конфорка на огромной кухне,
Больное чадо в мокрых ползунках,
Казалось, еще миг - и крыша рухнет,
Ни радости, ни денег в кошельках.

Она терялась в голосах Вселенной,
Он тоже слышал голос, но другой,
Вот так и жили: тихо и степенно,
Вот так и умерли - обычною зимой.

Никто не вспомнил, не заметил, не заплакал,
Как будто их и не было нигде...
Сын в Амстердаме новую заплату
Себе пришил на джинсы в этот день.

ТЫ БРОСИЛ ШКОЛУ…
(сольный альбом «Отлетались)

Ты бросил школу,
Стал модным ди-джеем,
Мамаша лезет на стену,
Мамка просто звереет,
У нее новый муж,
По счету сто первый,
Ей надо выглядеть
Розовым пупсом,
Ты портишь ей нервы…

Твой папаша –
Любитель жизни, как ты,
Весь в ярких тату:
Рожи, сиськи, хвосты,
Он играет в рок-группе,
Матерится по ходу,
Дед пел в хоре церковном…
Знай нашу породу!

Твои поганки-подружки
На тоненьких ножках,
Дуют пиво в подъездах,
Вопят, как сексуальные кошки,
Твой приятель Димон
Вышел вон из окна,
Но орел из него получился –
Беда…

Кто-то в танке сгорел,
Кто-то сгинул в подвале,
Кто-то налысо бреется –
В нацисты позвали,
А из тебя дядьки в черном
Выдувают мозги –
Мозги местным жителям не нужны.
Дядьки в черных плащах,
В плотных черных перчатках
Режут скальпелем
Тонкие нити украдкой.
Это нити-антенны,
Это связь с космодромом,
Который
Пока
Ты зовешь «космодремом» -
Оттуда идеи летят звездным комом.

Без этой нитки, что идет от макушки,
Ты станешь сыном обычной кукушки,
Ты станешь мясом для чокнутой пушки,
Ты станешь мышью в поганой ловушке,
Ты станешь простым пожирателем пива,
Который занят процессом
Залива и Слива
Под каждым кустом, за мусорным баком.
Ты станешь болваном под кличкой «Вакуум»,
На радость умным бродячим собакам.

* * *

Ничего нет в руках –
Ни синицы,
Ни журавля,
Есть лишь небо в наших глазах,
Да под ногами – наша земля…
Прикури от холодной Луны,
Затуши окурок о горячее Солнце,
Только вздох ночной тишины
После нас остается…