ОСКОЛОК ЛЬДА (музыка В.Дубинина)

Размер любимой песни Дубинина сыграл с нами злую шутку – стихи и стишки можно было слагать до бесконечности. Чтобы уйти в такую бесконечность, не приходилось закатывать глаза под потолок, накачиваться чаем с полезным для здоровья «Кагором» или пересматривать десятки видеомелодрам, пытаясь ухватить за волосатую заднюю лапу ускользающее капризное вдохновение.

Настроение было понятно сразу – душевные страдания. Но, как известно, страдания бывают двух видов: формальные и искренние. Хотелось бы выбрать последние. Все всплывшие сюжеты пересказывать нет смысла… (К вопросу о категориях и видах чувств и поступков: совсем недавно выяснила я интересную вещь – деление греха христианскими теологами-бюрократами на действительный грех и первородный. Действительный грех подразделяется в свою очередь на смертный и простительный, и также на материальный и формальный. Похоже, большинство из нас - материальные грешники. Мы не осознаем свои грехи как грехи, не несем за свои поступки никакой ответственности…)

Сюжет 1

Один из вариантов текста строился мной как 2-я серия «Беспечного ангела», песни, которая помогла «Арии» попасть в ротацию на «Нашем радио», и речь о которой пойдет несколько позже.

… Мое воображение опять снимало короткометражный и совершенно небюджетный фильм. Старая мечта со злобным упорством подставляла подножку: когда-то, после окончания 8-го класса, мне ужасно хотелось найти ту школу, в которой обучали бы кинооператорскому мастерству. Я вбила себе в голову, что такое учебное заведение непременно должно находиться в районе киностудии «Мосфильм». Ничего и никого, кроме Александра Борисовича Градского (певца, поэта & композитора и пр., и пр.) я в том районе не нашла. Градский в ту пору щеголял в вытертых до неприличия на коленях вельветовых самопальных портках, в черном вытянутом свитере с продранными локтями, отчаянно ругался матом на всех, включая свою родную бабушку – бабу Розу. Старушка отвечала внуку тем же, по мере возможности кормила котлетами ораву оглоедов-музыкантов и по совместительству выполняла функцию директора сашкиной группы «Скоморохи».

- Сто рублей-таки и «Скоморохи» будут! – с характерным акцентом заявляла баба Роза телефонной трубке. Закаленная в словесных и жизненных битвах с талантливым внуком старушка, между прочим, дожила до 103 лет, и до последнего дня сохраняла ясность ума. Да будет земля ей пухом… (фотография Градского за роялем)

Итак, с кинооператорством ничего не получилось, и с тех пор я прокручиваю все свои фильмы в голове, выступая и за режиссера, и за оператора, а главное - за сценариста.

Представьте себе, что вы смотрите фрагменты фильма.

… Большая комната. На стенах выведенные нетвердой рукой надписи «We fuck them all!», «Harley forever!», «It’s road to hell». Ни прихожей, ни коридора - дверь открывается сразу на улицу, выбрасывая в уличный поток содержимое комнаты. У стены – пара мотоциклов. По комнате слоняется украшенный паутиной татуировок детина-байкер в джинсовой куртке с оторванными рукавами, в промасленных «Ливайсах». Он совсем не похож на сусальных красавчиков, которых так любят показывать в клипах на песни о прОклятых мотоциклистах. Довольно рядовая физиономия, с парой уродующих щеку шрамов.

- Я бы пошел за сигаретами… - полувопросительно, полуутвердительно произносит в никуда детина, которого дружки давно зовут «Безумным Ангелом». В перерывах между драками в пивнушках, мотопробегами и возней с мотоциклом он любит вырезать из папиросной бумаги и серебристой фольги ангелочков. Вырезает, соединяет их ниткой, протыкая фигурки в районе не существующего у ангелов пупка, и украшает ими свою комнату. Старые и свежевырезанные крылатые дебилики висят во всех углах, свешиваются со случайно, по пьянке, вбитых гвоздей, иногда воровато шуршат под ногами…

- Я бы пошел за сигаретами, - нараспев повторяет Ангел, бросая взгляд на надувной матрац, где похрапывает его подружка – Бешеная Валентина, укротившая за свою недолгую 18-летнюю жизнь не одну дюжину мужиков и байков. «Бешеная» и «Безумный» - чем не Ева и Адам нашего времени?

Валентина наотрез отказывается вставить новые зубы – два передних она вышибла в очередной аварии. «Плеваться удобнее, - объясняет она подружкам-поповерткам свое странное нежелание вернуть привлекательность постоянно улыбающейся пасти, - а потом, я так протестую против обезличивающего человека американского образа жизни, на х*** посылаю этих худосочных телок с фарфоровыми клацалками!»

Она ни за что не отпустила бы Безумного Ангела, если бы не спала глубоким благодатным сном праведницы. В прошлый раз Ангел вышел за чипсами на угол, и проболтался неизвестно где месяца три…

(Примечание: моими представителями в издательстве принимаются любые продолжения начатой истории, придуманные героическими людьми, читающими сей труд.)

Мелодия у Дубинина была настолько романтической и пронимающей до печенок, что, естественно, не сочеталась с реальностью сурового байкеровского бытия. Получалось нечто слезовыжимательное. То, что вы сейчас прочитаете, можно считать простой разминкой пальцев хреновой пианистки перед неизбежным исполнением второго концерта для фортепьяно с оркестром Сергея Рахманинова (гения).

Черное солнце

Он поступил жестоко с тобою –

Сказал, что вернется, и исчез…

Слез и страданий твой друг не стоил,

А ты не любила слово «месть»…

Ты смеешься, словно плачешь,

Но не плачешь никогда,

Черным Солнцем для тебя согрета даль,

Королева Боли (фу, ты!)…

Безумная Печаль…

Ты мчалась молнией по дорогам,

В душе жил охотничий азарт,

Но у небес просила не много –

Хоть раз посмотреть ему в глаза.

Вверх, к облакам, мольба улетела,

Его сбили в ночь под Рождество,

Ты подошла и в глаза посмотрела –

А там … отражение твое.

Кандидатов на исполнение главных ролей в придуманных под музыку композитора В.Дубинина эпизодах о Безумном Ангеле и Бешеной Валентине я среди профессиональных артистов пока не нашла. Лучшие типажи обычно скрываются среди народа. Вот досочиняюсь до чертиков, и пойду искать.

Сюжет 2 (еще одна попытка выполнить просьбу о надежде на лучшее будущее)

Есть черный след печали на солнце,

Душа поднялась и обожглась,

Есть черный флаг за тем горизонтом,

Куда убежать душа рвалась…

Ты просила дать надежду,

Я отдам все то, что есть:

Поцелуй мой,

Свет исхоженных небес,

И дорогу к счастью

Сквозь почерневший лес.

Есть быстрый зверь и меткий охотник –

Душа под прицелом пустоты,

Есть крик души в бурлящем потоке,

И крик при паденьи с высоты…

Мир продолжал вращаться устало,

А я замерзал вновь под дождем,

Мне доверять душа перестала,

Ушла неизведанным путем…

Сюжет 3

Здесь появляется странник, одетый в пурпур. Скорее всего, это очередное появление отшельника с девятой карты Таро, которого каждый художник уродует по-своему. По духу мне ближе тот старик с фонарем, что очутился перед ползущим в гору зеппелиновским гитаристом Джими Пейджем в фильме «The Song Remains The Same». (изображение отшельника из колоды карт Таро)

- Дайте, дяденька, фонарь… поносить, - фантазируя, обращаюсь я к длиннобородому мудрецу.

- Вместо мобильника? – ухмыляется мудрец, с наслаждением почесывая спину концом старинного посоха.

- Вместо мобильника, - не совсем уверенно говорю я, не зная точно, подыгрывать мне ему или нет. Вообще-то старик казался совершенно своим в доску.

- Будешь искать Человека? Днем с огнем будешь искать?

- С огнем, и ночью…

- Все сначала и сдуру ищут Человека, именно чтоб с большой буквы… - задумчиво произносит отшельник, аккуратно стряхивая с конца своего плаща кучу шаловливых любопытных муравьишек, потом принимается прикручивать в фонаре фитилек, - а потом бросаются на поиски денег и забывают про Человека… Деньги, деньги, всюду деньги, господа…

Вальсируя, отшельник долго топчется на одном месте, превращаясь в удаляющийся за горизонт песчаный вихрь.

Прочь уходило холодное лето,

И мы у окна считали дни,

Шел мимо странник, в пурпур одетый,

Спросил, были счастливы ли мы…

Мы потеряны живыми

На земле не в первый раз,

Это счастье –

Здесь никто не ищет нас,

Быть живыми трудно

……………… (ничего интересного в голову не пришло)

Он нас провел по лунным просторам,

Порой мы терялись среди гор,

Но чувство радости и свободы

Опять находило нас легко!

Он, этот странник, исчез на рассвете,

Забыв карту призрачной Луны,

Кто нам серьезно теперь ответит –

В ту ночь были счастливы ли мы?

Сюжет 4

Я знаю все, о чем ты мечтала,

Взглянув только раз в глаза твои,

В свой хрупкий мир людей ты впускала,

Ждала неземной в ответ любви.

Я боюсь, что ты исчезнешь,

Лишь дотронусь до тебя,

За тобою

Я уйду в туманный край,

Но, пока есть время -

Ты не исчезай!

Ты сотни раз в слезах умирала,

Тебя возвращали в этот ад,

Смерть верить клятвам твоим перестала,

Живи жизнью, взятой напрокат.

и л и

День начинаешь всегда с покаянья,

А ночь – окаянная – в крови,

Пыль стерла с книжных страниц названья,

И нет больше лживой красоты!

И ты одна под небом осталась,

С ключом от двери, которой нет,

Я знаю все, о чем ты мечтала,

Но где тот, согревший душу, свет?

Сюжет 5 ( без комментариев)

Мы только призраки этой Вселенной,

Хотя и не таем в зеркалах,

Мы не проходим сквозь камни и стены,

Сердца бьют навылет боль и страх –

Я боюсь, что ты исчезнешь…

( а чего еще ждать от призрака?!)

и т.д. (см. предыдущий сюжет

Смерть нас берет во сне и мученьях,

И крест – сторож нашей тишины,

Мы все же призраки этой Вселенной,

Но мы всей Вселенной не нужны.

Мы только призраки вечной Вселенной,

Наш мир тоньше всех других миров,

Здесь счастье легче морской белой пены,

И здесь слишком призрачна любовь.

Сюжет 6 (продолжение лунной темы. Собственно, с этого варианта, как показали раскопки, песня и начиналась).

Я жду тебя на лунном просторе,

На той, странно темной, стороне,

Там вся печаль Земли невесома,

И жизнь в миллионы раз длинней…

Там мы не скажем больше ни слова –

Словам доверяет пусть Земля,

Свет станет в сердце оттачивать холод,

Сердца согреть на Луне нельзя.

Мы по ступеням в ночь полнолунья

Сойдем в мир, что стал давно чужим,

Вновь …………………струны (или руны, на худой конец)…

И жизнь видеть с темной стороны.

Состояние – идиллия двух влюбленных друг в друга до судорог людей, одетых в скафандры космонавтов. Они плавно перемещаются с одного лунного камня на другой, безотчетно выполняя немыслимые па в воздухе, иногда что-то внутри у заскафандренных влюбленных словно закорачивает, и они принимаются носиться по лунным пригоркам (если бы на Луне был воздух, я бы сказала «рассекая воздух со свистом», но воздуха-то нет, значит свистеть нечему). Чтобы воочию увидеть подобные полеты, рекомендую посмотреть фрагмент глупейшего, но эффектно снятого китайского фильма «Крадущийся тигр, затаившийся дракон» - там, где герои дерутся в зарослях бамбука.

А у меня на Луне за любовным танцем парочки внимательно наблюдают два желтых глаза. Словно кто-то великий, но похотливый и глумливый, смотрит на людей сквозь прорези черной бархатной маски, украшенной звездами. Однажды у таинственного подсматривающего в одном из сюжетов глаза уже пылали, но красным светом. Наверное, Он поменял контактные линзы.

Сюжет 7

Героя сюжета, совершенно отчаявшегося, в разодранной в припадке отчаянья тельняшке, постепенно заносит снегом на развилке дорог. Если постебаться над ним

( вообще-то стебаться над человеческими чувствами нехорошо!), то в конце концов можно превратить мученика эмоций в одинокий светофор. Если относиться к нему серьезно – пускай станет гордым придорожным крестом, почерневшим от непогоды и времени, с крохотной, известной всем фигуркой.

Я замерзаю под небом бескрайним,

Бежать нет желанья и нет сил,

Мне никогда не узнать вечной тайны –

Зачем я на этом свете жил.

Где-то есть другое солнце,

Что согреет нам сердца,

Там, за солнцем,

Есть другие небеса,

О которых знали

Лишь двое: ты и я.

Все, что я делал, вело лишь к потерям,

Любовь принесла не свет, а смерть,

Я, как безумный, в проклятья не верил,

Прости, но не верю и теперь.

Снег на лице превращается в слезы,

Услышь голос мой в душе своей,

Пусть в эту полночь под небом морозным

С тобой обвенчает нас метель.

Сюжет 8

Он молча зарядит все винтовки и охотничьи ружья. Он приготовит динамит. Он еще раз внимательно посмотрит на плакаты, которыми увешаны стены заброшенного барака: улыбающиеся идиоты-новобранцы в ослепительно красивой форме славных десантников.

За ним вот-вот должны придти те, кого он обидел. Отказался стать убийцей, да между делом проболтался одному шустрому журналюге о парочке карательных операций. Убитые женщины, дети - все такое, что тыловые крыски называют «гримасами войны». Рвы, заполненные телами расстрелянных виновных в оказании помощи местным бунтовщикам. Медальон, сорванный с шеи тщедушной старушки, державшей почему-то в руках железную банку из-под английского чая «Earl Grey»…

Он взорвет себя, этот барак, этих ублюдков из спецслужб. Средненький воображаемый фильмец со Сталлоне в главной роли.

Ночь – это время моих откровений,

Я сам посмотрю себе в глаза,

Боль в прошлый мир распахнет настежь двери,

Солгать и спасти себя нельзя.

Не спеши открыть всем душу,

Им нужна лишь грязь и кровь,

Только полночь

Понимает все без слов,

И утешит песней

Про вечную любовь.

Я был солдатом жестокой удачи,

Рабов неудачи – в плен не брал,

Но этой ведьмой за горло был схвачен,

С тех пор я не жил, я умирал.

Шум за стеной равносилен расстрелу,

Пришло время все долги платить,

Пусть заберут мое бренное тело,

Но я не отдам своей души…

* * *

Там, где застыло холодное солнце,

Мой след остался на белом снегу,

Там – мое детство и битва с драконом,

Что был тенью веток на зимнем ветру…

« На снегу» и « на ветру» - не рифмуются никак, но картинка получается красивой.

Flashback

Пахнет соломой и морозом. Впереди едут сани, с них-то и падает солома. Сани будто бы вырвались из старого мира, провалившегося в прошлое, где по превращенному войной в развалины немецкому городу Инстербургу еще разгуливают бравые офицеры Рейха. Их жены еще не закопали в аккуратных немецких садах сервизы из саксонского фарфора – потом русские, одержимые идеей найти клад, острыми лопатами разобьют сервизы на сотни осколков, переименуют Инстербург в Черняховск, а территорию бывшего концлагеря застроят финскими домиками. Каскад прудов для разведения зеркальных карпов зарастет осокой и покроется мелкими белыми цветами, издали похожими на сложенные в несколько раз крылья сахарных мотыльков.

Венчало этот загубленный временем каскад черное озеро. Черное из-за того, что в его гладь смотрелись высоченные черные мудрые ели, роняющие черную хвою. Черная хвоя превращалась в торф. Озеро, сколько я его помню, охраняло стеной странное молчание – даже лесные пичуги облетали его стороной. Нам, начитавшимся тогда Жюля Верна, казалось, что вот-вот из глубины бесшумно поднимется подводная лодка «Наутилус». Мы так и назвали это лежавшее в травяной раме бездонное зеркало – «Озеро капитана Немо».

Временами шныряющие по лесу мальчишки находили немецкие гранаты, и тогда гремели взрывы, и в семьи советских летчиков, поселившихся в немецких двухэтажных коттеджах, входила смертельная печаль…

Происходило все это неподалеку от Калининграда-Кенигсберга.

Когда-то великий философ Иммануил Кант прогуливался по улочкам Кенигсберга, не имея ни малейшего представления о том, что русские дети будут ходить в школу, в здании которой размещалось местное гестапо, что за стволами онемевших навеки елей кому-то будут мерещиться фигуры фрицев в черных шинелях и что когда-нибудь появятся волосатые «Битлы» и вкрутят молодняку свою философию жизни.

Со стариком Кантом у меня сложились, прямо скажем, непростые отношения. И он, не ведая того, приложил кое-какие усилия, чтобы отвернуть мою душу от накатанной дорожки в общество ученых лбов и спихнуть в рок-н-ролльную канаву. Готовясь к сдаче кандидатского минимума по философии и уже накатав многостраничный реферат по Жан-Полю Сартру, я вдруг представила себе, как господин Иммануил Кант прерывает весьма обстоятельную ученую беседу с заезжими любителями философии и стремглав вылетает из-за дубового стола, почувствовав начало бунта желудка. А потом долго, чертыхаясь и потирая живот, расправляется с неумолимым восстанием съеденного за обедом. Несомненно, там, где начинается понос, философия заканчивается. Таким образом я совершила некое святотатство – покусилась на Бога Философии, представив его кряхтящим в клозете. «Говно – более сложная теологическая проблема, чем зло», - метко заметил чешский писатель М. Кундера, ставший столь модным в наших литературных салонах. Хотя мое посягательство на святыни - ничто по сравнению с кундеровыми фортелями … - «… ответственность за говно в полной мере несет лишь тот, кто человека создал» ( читай «Невыносимую легкость бытия»).

Сюжет 9 (просто баллада)

Ночь отзвенит серебряным плачем,

Луна позовет тебя с собой –

Даст на дорогу белое платье,

Коня с длинной гривой золотой.

Там, в облаках, тебя ждут алмазы,

Я мог обещать, но не дарить,

Там о тоске ты не вспомнишь ни разу,

Теперь мне с тоскою в сердце жить…

Лишь в полнолунье мы будем вместе,

Но я не смогу тебя обнять –

Ты сквозь меня пройдешь, словно ветер,

Как тень от небесного огня.

В написании этих строк повинна все та же Германия. Вернее, немецкий романтизм. А еще точнее – картина из одного немецкого замка, зафиксированное на потемневшем от времени полотне настроение. Э-э, уточню - из разграбленного замка.

Может, не совсем патриотично употреблять здесь слово «разграбленного», а стоит изобрести что-нибудь типа «экспроприированного». В 1945 срабатывала тривиальная формула: гансы-фашисты грабили и уничтожали нас, почему бы нам не ответить тем же? Эшелоны, груженные «экспроприированным» барахлом, исправно уходили на Восток. Адъютанты (или порученцы) высших чинов следили за погрузкой таинственных ящиков, не забывая и о себе. И в солдатских фанерных чемоданчиках тоже пряталось кое-что. Об этой неприглядной странице победоносного шествия к логову Гитлера отец никогда не рассказывал. Все больше про КП товарища Жукова. Но одним долгим летним вечером по старой доброй дачной привычке по всей округе отключили электричество, и в сумерках, под сухонькое «венгерское» боевой летчик поведал своим детям о войне то, о чем, вообще-то, и взрослым лучше не знать.

На трофейной картине были изображены тоскливые пирамидальные тополя, листву которых уже тронула неизбежным тленом осень, и белое надгробие… Под ним, насколько я понимаю, покоилась какая-нибудь истощенная чахоткой фрейлен или же он – истощенный любовными муками душка-барон фон Тузельдорф.

В полнолуние на верхнюю плиту надгробия опускалось серебристое облачко, из которого быстренько материализовывался десяток-другой крохотных крылатых брунгильд. Эти нечистюльки (язык не поворачивается назвать столь прелестные создания «нечистью») вальсировали над покойницей, заточенной в мрамор, до третьего петушиного крика.

Ночь в стиле призрачных буги.

Сюжет 10

Тому, у кого нет заброшенной дачи, ее необходимо выдумать: мысленно выстроить дом с крысой-тусовщицей, жрущей пачками универсальную отраву «Шторм» и поющей после полуночной трапезы морские матерные частушки, и давно прочитанными книгами. Такой дом у нашей семьи пока есть – всего час езды на мопеде «Honda Dio» от Москвы по Киевскому шоссе. Там и живет в бессрочной ссылке полюбившийся мне Заратустра.

Соседи то и дело присылают жалобные телеграммы о постоянных драках между близнецами с непонятными восточными именами типа Спента-Майнью и Ангро-Майнью*. Близнецы бьют друг друга по смуглым лицам, и по всей округе расползается вонючее зло: свиньи дохнут в глубоких канавах, тети шуры и тети нади наливаются самогоном и мутузят своих подверженных нападению вульгарного канцера мужиков, в домах постоянно вылетают электропробки, а у бабки Лизаветы дохнут умеющие романтически вздыхать по отсутствующему петуху куры. Но самое уморительное заключается в другом: дед Ариман * * , он же закосивший под местного ассенизатора князь тьмы, исподтишка норовит придушить разъезжающего на белом «Форде» красавчика Ормузда, набрасывая ему на шею шелковую удавку…И, не достигнув желаемого, в падучей бухается в ближайший затянутый зелеными бляшками пруд, и скулит в затхлой воде 3000 лет, не меньше… Короче, тусовка вокруг заброшенной дачи, с колючей облепихой вдоль забора, та еще. Именно там, как говорят тайные почитатели культа огненной воды, в 10 метрах от железнодорожного полотна и появится последний спаситель * * *, привлеченный треском чубов дерущихся близнецов, нальет вечно хмельным жителям не то города, не то большой деревни по стопарику элексира бессмертия и возвестит тихим голосом о рождении нового мира.

А ведь именно в здесь когда-то вовсю функционировал завод грампластинок, явивший населению СССР первый виниловый «арийский» альбом под названием «Герой Асфальта».

Где Зороастр, там и Заратустра. А где Заратустра, там и Владимир Петрович Холстинин, собственной персоной. В окружении ковыляющих на кривых корнях банды диковинных комнатных растений и аквариумных рыбок, выписывающих дивные пируэты на мокрых хвостах (перевожу фразу с моего языка на язык обычный, бытовой – В.П. любит разводить цветы и аквариумных рыбок). (фотография Холста с Немоляевым и Лобановым)

Вдыхая аромат жареной картошки с луком, просачивающийся от соседей через допотопную вентиляцию, я решила сделать маленький ответный подарок Петровичу. Как-то, будучи в хорошем настроении, он подарил мне плюшевого щенка-долматинца, белого в черную пятнышку.

- Ох, музыканты, наверное, часто тебе что-нибудь дарят? - с белой завистью

спросила моя приятельница, большая любительница всяких побрякушек. – Столько песен ты с ними наваяла…

- Ага, дарят… Догоняют и еще добавляют, - мрачно ответила я, но не стала дальше развивать столь скользкую для моего имиджа тему.

Итак, посвящается ( в очередной раз) Холстинину. Всем встать. Женщины могут сидеть.

Там, где всегда бродил Заратустра,

Орел сбросил перья, стал змеей,

Лев с мягкой гривой стал тенью грустной…

Тот лев, что склонялся пред тобой.

Там, где учил людей Заратустра,

Овраг неопознанных смертей,

Блеск не корон, а коронок тусклый,

Следы мародеров всей властей…

Там, где ловил лучи Заратустра,

Никто и не вспомнит, что он был,

Гимн в честь вражды слагают искусно

Рабы, сверхлюдей стирая в пыль…

* Спента-Майнью( «щедрый дух») и Ангро-Майнью ( разрушительный дух») – в зороастризме два близнеца, сыновья «Мудрого Господа» Ахура-Мазду. Постоянным соперничеством между ними и объясняется существование зла.

* * Ариман – в зороастризме – князь тьмы, а Ормузд – бог света. Отношения между

ними очень не простые.

* * * Спаситель – тот, кто придет на землю в конце четвертого периода существования Вселенной… Зовут его Саошьянт.

Одиночество и солнце,

Быстрый ветер под рукой,

Заратустра,

Рассказавший танец свой,

Музыка забыта

Стареющей землей.

«Блеск не корон, а коронок тусклый» - имеется в виду золотые зубные коронки, которые вырывали фашисты у своих жертв, прежде чем отправить в печи концлагерей или расстрелять…

Текст не просто посвящался Петровичу и кумиру его юношества господину Ницше – он был написан под впечатлением от очередного полива всего, что было когда-то создано и придумано в литературе, искусстве и философии группой (стаей) молодых журналистов. По разработанной ими схеме: Ницше – дебил, при том напрочь закомплексованный, о Марксе с Энгельсом и говорить нечего – параноики (хотя, на мой взгляд, именно в наши дни их стоит прочитать повнимательнее), писатели, что были до нас, - дерьмо, музыка, сочиненная до нас, - отстой, солнце над головой – хамло, луна в облаках – и та лесбиянка.

Сюжет 11

Количество более или менее внятных сюжетов до двенадцати дотянуть не удалось. А жаль… Хотя, помнится, были заготовки и для 13-го, и для 14-го, но их благополучно переварил обжора-мусоропровод.

- А не рассказать ли нам, что стало с героями нетленной «Улицы Роз»? – спросил Дуб, измученный поисками согревающей басовую душу темы. – Через 15 лет, скажем… «Арии» – пятнадцать, этой парочке – пятнадцать. Он ей дал знак, она разбила к едреной фене часы и пустилась во все тяжкие.

- Н-да, он любил и ненавидел, - произнесла я нараспев, уже заглотив крючок дубининского предложения. Наверное, во мне есть что-то рыбье… Например эта привычка заглатывать наживку на беду закинувшим удочку рыболовам. Попадающая вместе с крючком в мой организм субстанция вызывает некий процесс брожения мысли, и я через какое-то время выплескиваю на владельцев удочки ушат сюжетной бредятины пополам с малиновым вареньем.

Итак, герои «Улицы…» уже через полгода наверняка достали друг друга в своем раю в шалаше. Какие там пятнадцать лет! Особенно этот вывод верен, если учитывать, что Он был поэтом (варианты: художником или музыкантом нуждающимся в постоянной подпитке вдохновения отнюдь не при помощи наблюдения за прогулками своей возлюбленной со случайными кавалерами): «Ты хороша, как прежде, я знаю, но нет больше денег, нет любви!». Честно сказано, по-нашему, по-бразильски, по-детройтски или по-сиетловски: «no money, no honey» - нет денег, не получишь меда.

Новые экономические реформы окончательно разбивают мечты наших героев. Он не желает променять возвышенный труд поэта на пот и брань строителя, скажем, Третьего транспортного кольца. Она чувствует, что шейпингом и массажем дело не спасти. Детей, слава Богу, нет. Некому требовать дорогущие шмотки, бабки на наркоту или пиво, нет проблем с ранней беременностью или сифилисом. Глухие стены вокруг, ни одной двери со спасительной надписью: «Реальный выход». За стеной точно так же, словно слепые мыши из компьютерного мультика «Шрек», бредут соседи по земному общежитию. Все они (впрочем, как и мы) зависят от движения одного пальца Того, Кто Наверху.

Нет, они не стали браться за руки и нырять с 15-го этажа вниз головой, пытаясь наказать своей смертью ненаказуемых. Они уже стали взрослыми и мудрыми и приняли самое верное в такой бытовой ситуации решение: уходить огородами, по одному. Кто-нибудь да останется в живых.

Что с ними случится через следующие 15 лет, не знает никто. Может, и помрут, и будут похоронены в сопровождении лохматых кладбищенских псов в общей могиле за счет города. Каждый имеет право представить себе вероятное развитие событий. Ясно одно: как ни верти, жизнь не проходит бесследно, даже если ты изо всех сил стараешься стереть следы показной беспечностью и пофигизмом. У кого на душе после всего пережитого остается лежать камень, у кого – свинцовая гирька, а у того, кто некогда подал знак «бросить свое ремесло», в сердце - осколок льда.

У читавших в детстве книги Ганса Христиана Андерсена, знаменитого сказочника и, кстати, великого чернушника, возникнет ассоциация с мальчиком по имени Кай, которого увидела жестокая Снежная Королева и увезла в свои ледяные покои (современные исследователи андерсеновского наследия могут усмотреть в этом проявления педофильских наклонностей почтенного господина). Каю в глаз попал осколок зеркала, и он видел только правильность тех фигур, которые складывал изо льда. А складывал он и никак не мог сложить слово: «Вечность». Попал осколок и Каю в сердце.

- Ну и хитрая же ты, - изрек один из моих шапочных знакомых, обривший наголо черепушку и зачитывающийся брошюрой «Черная Магия Адольфа Гитлера», - совсем уже зашифровалась! Ты ж замахнулась на магическую космологию Ганса Гербигера, на его учение о мировом льде… А герой твой – беглый нацист, сохранивший в душе верность своей партии и идеям фюрера, в том числе и этой теории…

Знакомый нехорошо подмигнул, лихо опрокинул стакан «Спрайта», смачно рыгнул пузырьками и исчез. Хорошо еще, что он не бросился измерять всем «арийцам» и мне черепа, дабы убедиться в нашем соответствии нордическому идеалу, и не стал выкладывать известное число пустых винных бутылок в форме свастики, чтобы отметить летнее солнцестояние, как это делал седовласый Гвидо фон Лист…

По версии бритоголового слушателя «Арии», невинный, лирический, предназначенный для голоса Кипелова в сопровождении симфонического оркестра «Осколок льда», являл собой выплеск тоски чуть ли не эсэсовца из числа ребят Гиммлера, его ордена Мертвой головы. (Который, между прочим, занимался изучением рунического оккультизма.)

Стоп. Самое главное – вовремя остановиться!

«Наконец-то у тебя получилась песня, равная «Tears of Dragon», - сказал, прочитав утвержденный Виталиком вариант текста, Холстинин. Кто из нас был по этому поводу счастлив больше, неизвестно.

* * * * * *

Заключение: Спросите меня, какая песня на этом «арийском» альбоме мне нравится больше всего. Я отвечу: «Штиль».

Что бы почитать:

Гвидо фон Лист «Тайна рун»

Г.Х. Андерсен «Снежная королева»

Э.М.Ремарк «Три товарища»

Жюль Верн «30 000 лье под водой»

Ф.Ницше «Так говорил Заратустра»

Окончательный вариант текста

ОСКОЛОК ЛЬДА

(Дубинин/Пушкина)

Ночь унесла тяжелые тучи,

Но дни горьким сумраком полны,

Мы расстаемся, так будет лучше,

Вдвоем нам не выбраться из тьмы.

Я любил и ненавидел,

Но теперь душа пуста,

Все исчезло, не оставив и следа,

И не знает боли в груди осколок льда.

Я помню все, о чем мы мечтали,

Но жизнь не для тех, кто любит сны!

Мы слишком долго выход искали,

Но шли бесконечно вдоль стены.

Пусть каждый сам находит дорогу,

Мой путь будет в сотни раз длинней,

Но не виню ни черта, ни Бога,

За все заплатить придется мне!