Главная - Статьи - Военные хроники - ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВОЕННОГО ЛЕТЧИКА (ТРЕВОГА)

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВОЕННОГО ЛЕТЧИКА (ТРЕВОГА)

В архивах нашего отца,Анатолия Ивановича ПУШКИНА,

 трудно разобраться: много различных документов, записей, присланных воспоминаний без подписи. Складывая бумаги по папкам  к 9-му мая, наткнулась на главу «Тревога», написанную кем-то из боевых товарищей отца. Думаю, что авторполковник В. Яницкий, летчик-бомбардировщик, заместитель командира эскадрильи 52-го ближнебомбардировочного авиационного полка270-й бомбардировочной авиационной дивизии 8-й воздушной армии Юго-Западного фронтаГерой Советского Союза. Скорее всего, ВасилийИвановичприслал когда-то свои главы отцу для прочтенияНадеюсь, кому-нибудь будет интересное прочитать эти записки, а родственники полковника на меня не обидятся. Возможно, эти материалы готовились к печати.

На фотографии: В.Яницкий, А. Пушкин

 

ТРЕВОГА

22 июня 1941 года. Три часа тридцать минут. Еще далеко до восхода солнца. Заря лишь обрызгала край неба золотистыми каплями-пятнами. Городок еще дремлет, дети  погружены в свои счастливые сны, офицеры, офицерские жены, солдаты – все во власти ведомых только им сновидений. И вдруг громкая, раскатистая команда дежурного по полку: «ТревогаТишина обезображена  тревожной трещиной, утренний покой рассыпается осколками.

      Тревога! Сигнал опасности. Военным людям к таким сигналам не привыкать. Всего десять дней назад, на рассвете, мы так же поднялись по этому сигналу и совершили марш-бросок на двадцать километров. И сегодня, разбуженные звуком горна, мы оставили в тумбочках  фотографии близких, родных и невест, а командиры, вызванные посыльными, как и десять дней назад, убежали, не поцеловав на прощанье жен и детей.

     Что сулит нам этот сигнал? Трудный учебный поход? Или что-то еще? Никому и в голову не приходило, что это – ВОЙНА.

      По всему городку слышатся команды «Становись! Смирно! Равняйсь! Бегом марш!»

    Общего построения не было. Боевые расчеты и экипажи бежали к своим самолетам.

    В состав моего экипажа входили: штурман Михаил Юдковский, 21 года рождения, очень подвижный, находчивый, смелый офицер, сын Луганского сапожника; техник лейтенант Петр Гасенко – мастер на все руки. Замыкал строй экипажа сержант-моторист.

    К аэродрому подъехала машина, из нее вышел высокий худощавый командир полка полковник Турыкин. Следом за полковником появился коренастый, небольшого роста, батальонный комиссар Саркисян. Третьим был представитель штаба округа, тоже полковник.

       Турыкин прошел вдоль строя. Потом вышел на середину и, переминаясь с ноги на ногу, взволнованно сказал: «Товарищи! Война! Сегодня немецкие фашисты без объявления войны перешли в наступление по всей нашей границе».

   «Война». Мы, стоявшие в строю, не смогли даже сразу осознать, что значит это слово. Вернее всего того, что стоит за ним. Многие из нас знали о войне только из книг, да из рассказов наших отцов или учителей. Возможно, что и у моих товарищей, как у меня, в голове назойливо вертелось «война-война-война». Мы пытались представить себе эту чудовищную картину. Страха не было, нет…

    Командир говорил недолго. После него слово взял комиссар:

- Дорогие товарищи, друзья! День испытаний настал.

   Эти слова прервали мои размышления и вернули  в действительность. Комиссар говорил медленно, с легким армянским акцентом. Казалось, что Саркисян делал всё, чтобы каждое его слово впечаталось в наше сознание.

 - Друзья, помните! Сила духа не только в том, чтобы ежечасно быть готовым отдать жизнь за Родину, но в том, чтобы при общем тяжелом положении не дать себе душевно потеряться перед врагом. Не дать себе поверить в его превосходство, в то, что он умней, сильней и опытней, не смалодушничать, не струсить в бою. Я воевал и знаю, что в одинаковых обстоятельствах храбрые гибнут реже, чем трусы. И если так и случится, что храбрые погибнут, о них будут вечно помнить, а труса забудут раньше, чем его зароют в землю. Даже смерть не мерило для труса. Будь моя воля, я бы отдельно хоронил храбрых и отдельно – трусов. Пусть знают, что даже после их смерти так же, как при их жизни, между ними будет черта.

    Заканчивая свое выступление, комиссар сказал:

  - Мы в этой борьбе не будем одиноки. На нашу сторону встанут все честные люди.

   

     Командир полка поставил боевую задачу: «Всеми силами полка нанести бомбово-штурмовой удар по врагу в районе…».

    Прозвучала команда «По самолетам!» К стоянкам самолетов медленно, одна за другой, потянулись тяжело нагруженные авиационными бомбами автомашины. Техники и специалисты поднимали бомбы в самолеты и заряжали пулеметы. К вылету всё было готово.

     С командного пункта в небо взвилась зеленая ракета. Загудели моторы. Самолеты один за другим уходили в воздух, собирались в боевые порядки, ложились на курс и уходили на запад. Там – линия фронта, там – война.

   Плотным строем мы подлетели к линии фронта.

   Справа на изгибе реки Стырь вверх поднималось огромное облако дыма – горел Луцк. За Западным Бугом – фронт. Оттуда колонны немецких танков и автомашин рвались вглубь нашей страны. Туда и направлялись десятки наших бомбардировщиков.

   На земле всё горело. Горела сама земля, сады, леса, поселки… По дорогам тянулись вереницы телег, повозок – убитые горем люди уходили из родных мест, подальше от врага.

   Воздух насыщен гарью и пеплом, прифронтовым угаром. Видимость значительно ухудшилась – низко над землей висели облака пыли и дыма. Земля почти не просматривалась – такая вот картина запечатлелась в моей памяти.

    Мы над целью. Все дороги забиты вооруженными до зубов гитлеровцами. Заходим на цель. Высота небольшая. Вокруг появляются разрывы – бьет зенитная артиллерия противника.

   Горят зеленые лампочки, Всё  готово для бомбометания. Щелкает автомат, бомбы сброшены. Отвернули от цели для последующих заходов на штурмовку. Видим, как дорога буквально вздыбилась от разрывов наших бомб. Цель накрыта. Слышу знакомый голос штурмана Миши Юдковского, который зорко наблюдает за воздухом. Миша поет популярную до войны песню: «Вот теперь бы нам, ребята…».

    После того, как бомбы были сброшены, наша группа перешла в крутое пикирование – поливаем свинцовым дождем тех, кто не попал под бомбовый удар.

    Так было сделано два захода. Штурмовка закончена. Собираемся в общий боевой порядок и следуем на аэродром.

     Вот и линия фронта. Тщательно осматриваю приборы – появилась небольшая тряска, температура масла двигателя превысила все допустимые пределы. Доложил. Командир ответил: «Примите все меры, дотяните  до аэродрома».

    Но дальше лететь нельзя. Надо производить вынужденную посадку. Поступает приказ: «Садитесь вынужденно».

    Сверху кажется, что все равно, где садиться. А вот как земля-то примет?

- Как думаешь, - спрашиваю я Михаила, - лучше на луг сесть или на пашню?

- Наверное, лучше на луг. Во-первых, ровнее, во-вторых, если «клюнемся», то не так много земли во рту будет, а потом и цветы сразу на могилке обеспечены, - пошутил  штурман, но сразу же добавил, уже серьезно, - на луг, по-моему, надо.

На луг, так на луг. Решено – садимся. Выпустил шасси, а у самого из головы не выходит: «Как справлюсь?». Машина быстро идет к земле. Высота два-три метра. Еще мгновение и коснемся земли. Словно каким-то магнитом притягивало: слегка покачиваясь с крыла на крыло, сначала быстро, а затем медленно, пробежал метров четыреста и остановился.

    На лбу холодный пот выступил от пережитого. Открываем кабину и вылезаем из самолета, садимся на густую траву, мокрую от росы.

   Картина нашему взору открылась дивная: по лугу одна за другой пробегали волны, то желто-зеленая, то зелено-голубая. Промелькнула мысль: «А может, и нет никакой войны?!» Если бы…

    Открыли капот двигателя, осмотрели мотор. По струе масла обнаружили, что осколком снаряда пробит бак.

    «И воевать-то не воевали, - подумал я, - а без самолета остались. В принципе самолет цел. А летать нельзя. И причина одна-единственная – плюгавенькая  дырочка в баке. Вот уж никогда не подумали. Что можем оказаться в таком дурацком положении! Ну, оторвало бы шатун или коленчатый вал, не так обидно было бы».

- Миша, соображаешь, как все плохо?

- Соображаю, - Михаил тяжело вздохнул, - придется бросить самолет… Облить его бензином и сжечь.

- Может, попробуем все-таки спасти! Сжечь проще простого: открыл бензокран, спичку поднес, и всё кончено. А вот как самолет домой доставить, чтобы еще полетать, вот над чем думать надо, боевой ты мой друг Миша.

    Посадку мы произвели вблизи населенного пункта. И мы, оставив самолет, отправились туда, чтобы связаться с нашей частью, хотя надежды на успех было мало. Навстречу нам бежали местные жители, которые уже знали о войне, кричали: «Все живы? Не ранены?»

   Связь с полком установить не удалось. Для успокоения души и очистки совести отправили телеграмму. Она вряд ли дошла бы до адресата в сложившейся ситуации.

    Фронт тем временем приближался. Всё слышнее становились разрывы снарядов. Решение надо было принимать как можно быстрее. Понурив головы, мы со штурманом возвращались к месту посадки.

   Шли через колхозный сад, где высокие старые яблони отбрасывали плотную прохладную тень. Под одним из раскидистых деревьев присели отдохнуть.

- Постой, постой! Да ведь здесь есть МТС, они же могут залатать бак! – вдруг сообразил я. – Миша, слушай сюда! Второй вопрос, где взять масло-касторку? Ни одна сельскохозяйственная машина на касторке не работает. Обычное масло найти можно, а вот касторовое…

    Мы пошли к самолету. По дороге Соколь-Броды непрерывным потоком шли машины – и груженые, и порожние. У шофера одной остановившейся машины спросили:

- Ну, как дела? Что там, у линии фронта? Откуда едете?

- Эвакуируем львовские склады, всё ценное вывозим, - отвечал шофер.

- А в самом Львове как?

- Говорят, немец совсем близко, может ночью и возьмут Львов.

Слова об эвакуации медицинских складов навела Михаила на спасительную мысль.

- Мы же можем достать касторку в аптеках! – закричал он с воодушевлением.

- Точно, штурман, верно говоришь. Но в какой аптеке? И разве будет в одной аптеке сразу 80-100 килограммов касторки?

-  Почему в одной? В нескольких найдем, – не сдавался Михаил.

- Правильно, - согласился я.

    В направлении Броды шла пустая полуторка. Шофер по  моему сигналу остановил машину, и я коротко рассказал ему о случившемся. Он начал было возражать, что занят, торопится, помочь ничем не может.

- А мы вам справку дадим, заверенную в селе, о  причине задержки вашей машины в пути, - пообещал я.

   Немного помявшись, он согласился.

- А кто со мной поедет?

- С вами поедет вот этот лейтенант.

    Я отозвал Михаила в сторонку и приказал сесть в кабину. Потом подошел к шоферу и сказал, что все указания лейтенанта для него – это приказ.

- Ладно, - кивнул тот головой. – А справочку все-таки заготовьте.

    Михаил уехал, а я принялся организовывать  починку бака. Рыночек букмекерских контор обогатился эффективным лихим игроком! Знакомьтесь, букмекер bet winner - недавний интернет-проект-тотализатор вместе с промо поверху первый депозит около 25 000 руб. в одни руки сверхновому игроку! betwinner промокод требуется вставить в указанное соответственное поле ввода, пополнить счет поверху требуемую сумму, и потом подождать умножения счета.

    В селе сказали, что моей беде может помочь мастер-жестянщик по фамилии Зирко. Рассказали, где его найти.

    В небольшом сарае я увидел двух мужчин лет пятидесяти. Один расположился на верстаке, курил только что свернутую «козью ножку». Второй сидел возле верстака на самодельной дряхлой табуретке и раскуривал трубку.

- Кто из вас будет Зирко Роман Петрович? – спросил я.

- Я, - ответил пожилой мужчина.

- Отец, - я обратился  к старшему, - у меня к вам великая просьба.

 И я рассказал им историю с пробитым самолетным баком.

- Ну что же, помочь надо, - выслушав рассказ, произнес старик. – А где ваш бак?

    … И вот мы у нашей боевой машины.

         Мужчины осмотрели самолет, я показал пробитый бак, рассказал, как его снять. Они приступили к работе, причем особенно ловко орудовал инструментами старик.

     Бак мы быстро сняли. Я взвалил его на плечи и понес в мастерскую. Не прошло и двух часов, как мы вернулись обратно к самолету с отремонтированным баком… Материальная часть была восстановлена. Теперь все зависело от того, как штурман решит вопрос с касторкой.

      Вовсю жарил полдень. Воздуха не хватало. Луг, на который мы сели, перестал играть волнами, стал каким-то вялым и блеклым.

      Вернувшись к самолету, я нарвал травы, лег отдохнуть и незаметно для себя уснул.

     И вдруг сквозь сон слышу:

- Товарищ командир, задание выполнено, привез три бутылки касторки, примерно 100-120 килограммов.

   Я вскочил, крепко-крепко обнял  штурмана.

- Мишка, черт, наверное, все аптеки в Бродах обчистил. Хоть оставил немного касторки для аптеки?

- Так точно, товарищ командир, оставил. Одну полную и половину второй бутылки. Хотел все забрать, но по просьбе старика, заведующего аптечным складом, оставил.

- Ну, так расскажи, как всё было, - попросил я.

- Доехали до Бродов благополучно, если не считать, что пришлось останавливаться из-за бомбежки. Только мы отъехали отсюда километров двадцать, как налетели девять «Ю-88». Мы машину остановили и в кювет. Одна бомба упала в нескольких метрах, взрывом нас землей забросало. «Ну,- думаю, - всё. Закончил войну бесславно». Но немцы улетели. Встал, отряхнулся, ощупал себя, вроде всё цело, ноги-руки двигаются, голова на месте, разговариваю – слышу сам себя. Не контужен. Только смотрю – рядом лежит мой шофер без движения. Думал, что убит. Вниз лицом и так плотно прижался к земле, будто слился с ней окончательно. Я подошел к нему, потрогал. Он очнулся. «Что, всё?» - «Да, улетели». – «А машина?» - «Машина стоит, вроде цела». Подошли к машине, завели, работает. Сели, поехали. Вскоре очутились на окраине города Броды. Куда дальше ехать, никто из нас не знает. Спросить некого – все спешат, своими делами заняты. Нашли центральную улицу города. Я приказал шоферу ехать медленно, чтобы ни одной вывески не пропустить. И вот увидели желанное слово, написанное большими буквами АПТЕКА. В помещении никого не оказалось, но в одной из комнат на полу лежало полно всяких бумаг. Я взял несколько листочков и увидел в левом верхнем углу штамп «Аптекоуправление Львовской области, г. Броды. Аптечный склад». А ниже – улица и номер дома. Мы и рванули по этому адресу.

   Двор аптечного склада был завален какими-то ящиками. В одном из складских помещений находились двое мужчин: один молодой, лет тридцати пяти, который все время куда-то торопился и скоро уехал, и другой – старик лет шестидесяти. Ему-то я и рассказал о причине своего визита. Старик посмотрел на меня так, словно хотел сказать: «Молодой человек, вы, что, спятили? Разве мы можем отпустить вам столько касторки?!»

   - Вы наш спаситель, - пробовал я умаслить старика, - живы будем, отблагодарим.

   Но он и слушать ничего не хотел. В процессе разговора я уточнил, что у них в наличии пять бутылей касторки, в каждой – килограммов сорок. «Отлично, - отмечаю про себя, - правдами и неправдами, но возьму столько, сколько нам нужно!»

   -Отец, - говорю, - мне терять время нельзя, вы же знаете, что немец на окраине города.

    А он и отвечает:

   - Торопитесь? Уезжайте. Вас никто не держит.

    Тогда я зашел в складское помещение и стал рассматривать стоящие в плетеных корзинах бутыли. И вскоре обнаружил знакомое латинское слово. От этого мне сразу стало как-то легко. «Теперь, - думаю, - вопрос с маслом решен. Без касторки не уеду!»

    Еще раз подошел к старику и говорю:

- Ну вот что, или вы отдаете мне масло добровольно, и мы расстаемся по-хорошему, или война.

- Как война?! – услышав эти слова, старик побледнел.

- Касторку я возьму силой, если не хотите добром отдать.

Тут он взбудоражился, нахохлился, надулся, как индюк, и закричал:

- Это мародерство! Я буду жаловаться!

- Нет, это не мародерство, - сказал я в ответ, - а выход из положения. А насчет жаловаться, пожалуйста, жалуйтесь.

Подозвал шофера и говорю:

-Берите вот эти бутылки.

Шофер быстро взял одну и попытался вынести. Но у него на пути встал старик. Я быстро подошел к выходу и, на ходу поправляя поясной ремень, взялся за кобуру пистолета. Мое движение не ускользнуло от старика – он нехотя отступил в сторону.

«Так-то будет лучше!» - подумал я и стал помогать шоферу вытаскивать бутыль. Затем мы вынесли еще две.

   Убедившись в том, что касторка уже в машине, старик подошел ко мне и говорит:

- Как же я буду отчитываться?

- Вам не перед кем отчитываться. Не сегодня-завтра здесь будут немцы.

- Хоть бы ее стоимость уплатили, - не унимался старик.

- Денег у меня нет, а касторку я беру не в личное пользование. Для отчетности, выдам вам сейчас документ.

   Я подошел к машине и быстро написал расписку в том, что я, лейтенант Михаил Юдовский, действительно получил от заведующего аптекарским складом три бутылки касторового масла, каждая весом примерно сорок килограммов.

    Мы сели в машину и отправились в обратный путь. В общем, задание выполнил, масло достал и даже с запасом, - закончил свой рассказ Михаил.

   - Вот видишь, Миша, что с нами делает война? Как будто и положение было безвыходное, а все-таки вывернулись. Разве в мирное время мы думали о таких трудностях? Конечно, нет. А ты молодец!

    Заправив бак маслом, мы запустили двигатель, прогазовали. Приборы показывали нормальную работу всех агрегатов.

    Вырулив на выбранное мною место, я дал полный газ, затормозил полностью колеса, и, когда мотор окончательно набрал обороты, тормоза отпустил. Машина, быстро набрав скорость, покачиваясь с крыла на крыло, мягко оторвалась от земли. Мы были в воздухе.

    Сделав прощальный круг над населенным пунктом, и как бы еще раз пожав руку Роману Петровичу, мы взяли курс на аэродром.

    А через некоторое время наш самолет коснулся летного поля, пробежал и остановился. К нам со всех сторон  спешили боевые товарищи. Подошел и командир полка. Я доложил ему. Командир поблагодарил нас за правильное решение.

 

… Тревога 22 июня 1941 года будет высечена для потомков на цоколях памятников истории. Мы хорошо помним и никогда не забудем тот воскресный день, который привел нас к тягчайшим испытаниям и к великой Победе.